Новости

«Мы ходим и тряпки с помойки собираем»: Медсестра о работе в сельской амбулатории

Расстояние — 27 километров от районного центра, население — 199 человек, амбулатория — одна, медсестра — тоже одна. Сразу после разговора с этой женщиной подумалось: наверное, не стоит называть населенный пункт, имя и фамилию, не то нашу героиню сурово покарают за правдорубство. Но потом стало понятно, что смысла в этом нет. Во-первых, в разговоре с и.о. главврача охинской ЦРБ, которая на следующий день прокомментировала ситуацию, мы не могли не сказать, о какой амбулатории идет речь, а во-вторых, по описанию все бы все поняли. Вычислили, так сказать. Поэтому вот подробности: село Восточное Охинского района. Ну а имя все-таки пусть останется в диктофонной памяти, не захотела единственная медработница села его называть. В амбулаторию мы заехали без предупреждения. Просто захотелось посмотреть, как на самом деле живет-поживает медицина на селе.

 

— Ну здрасьте, добро пожаловать в наше Богом забытое место.

— Почему Богом забытое? Разве не помогают вам министерство здравоохранения, охинская больница?

— Вы такие глупости спрашиваете, я прям вообще не знаю. Вы с небес свалились что ли?

— Почему?

— Потому.

— Но вы же не сами по себе, вы к ним относитесь структурно.

— Не смешите. Что вам, наше убожество показать?

— Не надо нам специально убожество. Покажите просто все как есть.

— Ну вот, смотрите. Это мой кабинет. Это, значит, называется медицинская мебель. Стол времен Очакова. Стул времен Суворова. Тумбочка времен Кутузова. Принтер и телефон куплены на мои деньги.

— Но какое-то оборудование поступало же в последнее время?

— Я здесь работаю 34 года. Лет пять назад нам поступила бактерицидная камера для хранения стерильных инструментов. И все. Вот маленький сухожаровой шкаф для стерилизации инструментов. У меня стоял большой, он поломался, его отремонтировали, отдали в другое отделение, а мне — этот. Так и живем. Весы и ростомер я в школе позаимствовала на время.

— В чем у вас есть острая необходимость?

— Да в принципе многого нам не надо. Население-то меньше 200 человек. Разве что дверь входную. Видели дверь нашу? Она скоро упадет. Докладных знаете сколько в ЦРБ написано? Говорят, денег нет.

— Расскажите, какие медицинские манипуляции вы здесь можете делать?

— В основном инъекции. Прием веду. Если что-то серьезное и не могу разобраться, вызываю скорую. Она из Охи едет минимум минут 30, если не было дождей и погода хорошая. Раз в месяц приезжает терапевт из ЦРБ. Нам достаточно. Ну, давайте я вам устрою экскурсию. Здесь у нас был прививочный детский кабинет. Была медсестра раньше, уехала. Сейчас ничего. Можем только взвесить, осмотреть малыша. Вот на этом столе. Представьте, на нем еще я лежала, когда родилась. Но вы уж сильно-то не фотографируйте наши ужасы, уж сильно печально про нас не рассказывайте. Здесь кабинет гинекологии, проводим медосмотры. Тут все нормально, для осмотра все есть. Только ширмы нет. Ставим вешалки, закрываем простыней, выкручиваемся. Это кабинет для хранения медикаментов. Их в принципе хватает, но хотелось бы желать лучшего. Вот сейчас нет даже элементарных спиртовых салфеток, а с ними очень удобно: по вызовам ходишь, открыл ее, уколол, приложил — и все.

— Минздрав отчитывается, как все становится лучше, медицина шагнула вперед, а у вас ширмы и спиртовых салфеток нет. Как так?

— А вы не знаете, как это делается? Отчеты все эти? И что на самом деле?

— Поэтому и поехали по селам, чтобы своими глазами увидеть. И как же это делается?

Вздыхает.

— Как бы вам хотелось чтобы здесь было? Чтобы вы каждый день шли на работу с удовольствием.

— Да ничего я уже не хочу, я просто устала. А вообще столиков не хватает. Я не стала вести прививочную работу, потому что нет оборудования. Ко мне приехал Росздрав наш охинский, и наказали меня на пять тысяч за мою же работу. За то, что у меня нет того оборудования, которое мне должно дать мое начальство. Ты, говорят, не имела права работать. А ведь я писала докладные, что не буду работать, нет условий, но с меня эти прививки спрашивали и спрашивали. Замкнутый круг какой-то. А потом нашли козла отпущения — меня. И я сказала, ничего делать не буду. И пять лет прививки уже не делаю.

— Руководство охинской больницы приезжает к вам иногда?

— Наказать — да, приезжает.

— Но само помещение, я вижу, отремонтировано у вас.

— Это называется, не было бы счастья, да несчастье помогло. Наше здание 1992 года постройки. Раньше здесь была больница, на первом этаже амбулатория, на втором стационар. Хорошая больница. Потом началась перестройка, решили, что она нерентабельна и никому не нужна, стационар закрыли. На втором этаже сейчас почта, администрация. Отопление было старое, трубы все старые. Звонила постоянно — там порвало, тут прорвало. Мне в ответ — работников нет, денег нет. Мой муж и мужья двух санитарок сами все тут делали. Но в один прекрасный день я прихожу на работу, а у меня тут потоп! На втором этаже рвануло, и весь кипяток к нам лился. Звоню, кричу — я теку! А ЖКХ отказывается что-то делать, потому что ЦРБ деньги не платит! И тогда приехал красавец наш, Владимир Розумейко, бывший главврач ЦРБ (ныне главврач областной больницы, депутат облдумы — прим. ред.). Прошелся на цыпочках. Мне, говорит, куда-нибудь, где сухо. Нету, говорю, где сухо, мокро у меня тут везде. И после этого с горем пополам сделали ремонт. Просто потому пришлось. Я его под шумок заставила и два титана поставить. Это все произошло где-то в 2013-м.

Людмила Чебаненко навещала нас. Она была заместителем главного врача. А сейчас пока и.о. Она молодец, всегда хотела помочь, но что она могла сделать, деньги-то не она дает. А Розумейко… Когда он избирался в областную думу, у нас повесили объявление — приедет наш кандидат! Мы тут с санитаркой губы намазали, ждем главного. А собрание наверху было. Думали, хоть зайдет по окончании, просто посмотреть — девчонки, как вы тут живете, здрасьте-до свидания, как полагается главному врачу. А он вышел и сел в машину. Я санитарке говорю — чего ж мы губы мазали, зря что ли? Так вот и живем. Все держится на моем энтузиазме. Вот уйду я на пенсию — здесь ничего не будет. Кто сюда поедет?

— Что вы окончили?

— Александровск-сахалинское училище. Я медсестра. Вот меня здесь бросили одну на все случаи жизни.

— Это же страшно, а вдруг случится что-то серьезное.

— Мне страшно зимой, когда бураны, когда нету дорог. Заметает нас тут — мама не горюй. Но с годами привыкла. С одной стороны, беспокойно, а с другой — что будет, то и будет.

— Вы же одна здесь работаете?

— Я — участковая медсестра — и две санитарки. А раньше у нас было четыре терапевта, педиатр был, акушерка. Большой коллектив. Лаборатория своя, физиокабинет.

— Сколько сейчас в Восточном живет людей?

— Ну вот в конце года я сдавала отчетность, вышло 187 человек взрослого населения и 12 детей.

— Расскажите какую-нибудь историю. Может вам кого-то приходилось героически спасать.

— У меня здесь одни алкоголики да бабушки-старушки. Иногда учудят, не без того. Интересного нечего рассказать.

— А когда ребенок последний здесь родился?

— В этом году, в начале года у нас появился ребеночек. Взвесить можем, рост измерим. На профилактические прививки родители возят в Оху. А два раза в год к нам приезжает педиатр.

— Два раза в год? Так редко?

— Потому что специалистов нету, все разбегаются. С этими реформами скоро доумничаются, работать вообще некому будет. Люди нашего возраста доработают — и все.

— А вам бы в амбулаторию вообще нужны были бы какие-то дополнительные кадры?

— Нет. На замену только.

— Зарплата вас устраивает? Подрастает она? И какая, если не секрет.

— Я свою зарплату заработала стажем. Вот в последний раз мне на 275 рублей прибавили, но на две тысячи я стала меньше получать, потому что убрали премиальные, стимулирующие. Все закономерно — если где-то добавили, значит, где-то убрали. Но меня моя зарплата устраивает, не жалуюсь. У меня оклад 9800, 50% доплачивают за процедурный кабинет, 30% — за стаж, 20% — за то, что я несу материальную ответственность, на мне висят медикаменты, сильнодействующие вещества, все материально-хозяйственное. Еще 30% — за то, что я здесь работаю одна, наконец-то дали эту надбавку, разродились. Коэффициент специфики работы называется. На руки я получаю 61 тысячу. Мне достаточно, я не квакаю.

— А режим работы нормированный?

— Работаю с утра и до трех часов. После этого, если что-то случилось, в любой момент меня выдергивают, и днем, и ночью. Домой приходят. И из постели поднимают, и из бани вытаскивают, и из-за праздничного стола. Я к этому уже привыкла. В магазин не могу зайти, потому что мне там сразу пузо показывают, язык и все остальное.

— Не хочется переехать в город?

— В Оху что ли? Да ну, я не городской житель. Ну, может быть по молодости… Да и то не особо хотела. Я не люблю большие города. А сейчас тем более нет желания. У меня уже такой возраст… Говорят, когда тянет к земле, это старость. Нет. Я никуда. Если уезжать, то уезжать надо вообще, с Сахалина. Вот этого мне хотелось, только не на что. Работали-работали мы с мужем, ничего не заработали. Детей вырастили-выучили, пенсия наступила, а у нас за спиной ничего нет. Муж работал экскаваторщиком, 36 лет отпахал, сейчас сидит на пенсии. Меня в город возит на личной машине по рабочим делам. Смывы возит, шарики на стерилизацию, потому что ЦРБ машину не дает. Ее заказывать — это туши свет, бросай гранату. Вечно машин нету, куда Розумейко их дел, я не знаю. Вот у меня в мае была диспансеризация. Я людей должна была приготовить: рост, вес измерить, анализы взять. Это называется первый этап. Так я брала у них анализы и возила на своей машине. Раз в квартал вожу анализы в СЭС на стерилизацию материала, на обсеменение медицинских предметов. Смотрят, какая у меня тут стерильность в амбулатории. Еду в СЭС, беру все эти скляночки и на своей машине их увожу.

— По идее, если у вас есть потребность, вы сообщаете в плановом порядке и вам должны дать машину.

— Бывает иногда. Вот заказала в последний раз — дали. Но до этого, например, мне нужна была машина на завтра, а нету. Только на следующую неделю. Мне говорю, надо привезти флакончики из СЭС. Дали. А на следующий день их надо отвезти обратно. Хорошо, говорят, дадим. Я сделала смывы, все собрала, жду машину. А машины нету. Звоню, спрашиваю, где? Время-то поджимает. Нету, говорят, ничем помочь не можем. Хорошо мы тут все друг друга знаем, выросли вместе. Звоню начальнику пожарки — Юрка, выручи, увези. И он повез на своей машине. Так вот и крутимся. А если на мое место придет чужой человек, которому не будут помогать местные? Прекрасно знаете, как чужаков принимают в деревушке. С таким отношением ЦРБ он отсюда просто сбежит через месяц. Кроме того, если я буду увольняться, здесь половины амбулатории не будет, потому что все свое я заберу. Вот ведра покупала сама. Тряпки половые тоже. И швабры.

— Вам на хозяйственные нужды вообще что ли не выделяют?

— Я не знаю, выделяют или нет. Мне не дают. На склад в ЦРБ приедешь — дайте швабры — нету швабр. А если у меня их не будет сколько нужно, меня же и накажут. И так уже было. Приехала комиссия, а у меня три швабры не хватает по СанПиНу. Меня оштрафовали, я поехала и купила их сама. Когда была на учебе в 2015 году, нам говорили — девочки, у вас ветошь должна быть одноразовая, чтобы вы протерли после пациента и выкинули. Вы чего такое говорите? Куда выкинуть? Да мы ходим и тряпки с помойки собираем. Свое из дома таскаем — простыни, наволочки. Потом обрабатываем, дезинфицируем. Лампочки покупаем в туалеты тоже сами. У нас сейчас в роддоме, я вам неформально расскажу, цветы с тортами не берут в благодарность за рождение ребенка. Знаете, что берут? Лампочки!

— Да ладно.

— Да. Вот у меня у подруги сноха рожала. Она мне говорит — поехали выберем тортик, чтобы в грязь лицом не ударить. А потом перезванивает — мне, говорит, главврач сказала, что не надо нам тортиков, лампочек надо. Это действительно так.

— И так во всех амбулаториях и ФАПах дело обстоит?

— В Охинском районе — да. Это не исключение, это система. У меня, может быть, еще получше, потому что я горлопанка. В ЦРБ про меня басни уже ходят. Если кто-то кричит, значит я приехала и чего-то выбиваю. А в глубинках такие дела практически везде, это да. Мы на учебе с девчонками общались, они рассказывали. У всех че попало и как попало, так что пусть для вас это не будет открытием. Вы в Москальво были? Там дурдом. Кабинетик находится в здании школы. Три калеки там живут и, по-моему, тоже одна медсестра. Намного страшнее, чем у нас. А в Тунгоре ФАП новый открыли, там все чики-пики, потому что Тунгор у нас считается образцово-показательный. Там людей побольше, и когда едешь из Южного, это село проезжаешь, оно на виду, вот его и вылизывают. Некрасовке тоже внимание уделяют, потому что там народы Севера живут, часто светятся. А Восточное и Москальво — мы на отшибе сидим, нас никому не показывают, да мы и сами не показываемся. Даже дорогу не можем для себя выбить, чтобы сделали нормальную. Нету денег, хоть ты убейся. Из года в год. Вот этот участок дороги, по которому вы подъехали к амбулатории, где три домика стоит, — его зимой сильно заметает, а весной размывает. В прошлом году собирались эту дорогу поднимать, по ушам нам натерли, лапшу навешали. Гусев наобещал, вертолетчик наш. Вот лучше летал бы и летал, а не в мэрах сидел. Дорогу так и не отремонтировали.

— Весело вам тут живется.

— Мы тут не живем, а существуем. Прозябаем. Несколько жилых домов, школа, амбулатория. Котельная. Собираются модульную котельную ставить. Там вот у нас магазин. Клуб разобрали, сделали на втором этаже в нашем здании. Не знаю, для кого там такая маленькая комнатка. Одно название — клуб. Плохо живут села, очень плохо. Цены бешеные в магазинах. Квартплата выше, чем в городе.

— Зимой дороги чистят?

— Чё попало. Сейчас дороги наши видели? Как у вас позвоночник с мозгами?

— Ну так, нельзя сказать, что ужасно.

— А вот если бы были дожди, было бы не "так", а "никак". Ту же ни асфальта, ничего. Плаваем постоянно.

— Но хоть что-то вам здесь нравится? Что-то же вас держит тут всю жизнь?

— Тебе этого еще не понять. Нас тут держат приусадебные участки. Мы живем этим. После работы покопошишься в земле — и жить легче. Но главное, нам не на что куда-то ехать. Есть программа по переселению, но там очередь большая. Подожди, а ты что, про все это будешь писать?

— А вы думаете, не надо?

— И про все эти тряпки? Тогда надо это как-то красиво сделать, а то моя пенсия ускорится.

— Если вдруг ее начнут ускорять, вы звоните нам, мы вас будем защищать. Если человек переживает за свое дело, он будет говорить о недостатках, а не только о том, как все хорошо и прекрасно.

— Да я уже столько напереживалась, столько бетонных стен своим лбом попробивала, что иногда кажется, больше ничего не хочу. А насчет хорошо и прекрасно — это у нас испокон веков. Русский человек любит похвастаться. Когда мне привезли эту камеру для стерилизации, ультралайт этот, который стоит тысячи четыре и ничего в нем такого сверхъестественного нету, так сразу же позвонили и сказали — к тебе приедут корреспонденты, покажи им, какое тебе оборудование дали, поблагодари. Как будто мне целый "КамАЗ" этого оборудования привезли тут! Я сказала — чтобы даже духу корреспондентского здесь не было, я позориться не собираюсь и радоваться напоказ одной несчастной камере, чтобы они галочку у себя поставили. Ладно уж, пишите. Только имя не называйте, хотя все равно догадаются…