— Мне стало плохо после судебного заседания, начались сильные боли в животе. Увезли в больницу, оказалось, аппендицит. И дежурный врач сказал: «Надо срочно оперировать». 

Юлия Майорова — юрист. Часть ее работы — громкие дела о врачебных ошибках в городской больнице Каменска-Уральского. Как-то на суде сгоряча она сказала ответчикам: «Если мне станет плохо и увезут к вам, буду до последнего сопротивляться, и лучше умру, чем попаду к вам на операционный стол». Но она попала. 

— Наступил момент, когда жизнь стала зависеть от тех, с кем я постоянно судилась. Моему хирургу 74 года, он вызвался оперировать сам, но сказал, что нужна будет помощь ассистента. Ассистировать назначили заведующего отделением, одного из ключевых моих ответчиков на многих процессах. И он не пришел на операцию. Потом мне говорили, что был занят: принимал пациента с ножевым ранением. Но я слышала, что в тот день в приемном покое работал другой дежурный, — вспоминает Юлия. — В итоге почти всю операцию провел этот 74-летний хирург. Нервничал, волновался. В какой-то момент действие спинального наркоза начало проходить, я почувствовала ноги, потом то, что ковыряются в животе, отголоски боли. Лежала привязанная, боялась помешать, молилась: лишь бы успел. Но он все сделал, спасибо!

Вот несколько дел, которые ведет Юлия: смерть жены майора МЧС, которой во время операции повредили органы, а помощь стали оказывать слишком поздно; история молодой женщины, которая семь дней провела с перитонитом, после того как во время плановой операции ей случайно проткнули кишечник. Трагедия в семье 27-летнего инженера Александра Вдовина, которому «забыли» сделать нужный анализ крови и пропустили осложнение. Мужчину спасти не смогли. 

Мы говорили с Юлей о ее медицинских делах, о том, как подстраховаться, чтобы не стать жертвой врачебной ошибки. И еще прямо спросили: не боится ли она, что из-за обилия подобных судебных дел лечить нас в итоге будет некому.

Юлия Майорова — юрист из Каменска-Уральского. Годами судившаяся с врачами, она сама оказалась у них на операционном столе

— Врачи же не боги, правда? Всё бывает, но никто сознательно не гробит людей.

— Не боги. От ошибок никто не застрахован в любой профессии. Но во всех делах, которые я веду, трагедии случаются из-за каких-то нелепостей. Не сделали простых манипуляций. Например, анализа крови, как у Саши Вдовина, или рентгена. Не обратили внимания на жалобы больного, как в случае со Светланой, женой майора МЧС, которая падала в обморок от боли. Или в случае со мной: после операции началось осложнение, швы загноились. Я их сфотографировала, отправила знакомому хирургу из Москвы, а она перезвонила и начала кричать, что такие турунды из бинтов не используют на животе, только на руках и ногах. Местный хирург, который вел меня после выписки, уверял, что всё нормально. В итоге я сама приехала в Екатеринбург в областную больницу, там подтвердили слова хирурга из Москвы, сделали КТ, долечили. Серома (одна из разновидностей послеоперационных осложнений, которая проявляется в виде скопления серозной жидкости в зоне проведенной хирургической манипуляции. — Прим. ред.) могла в любой момент разорваться, случился бы перитонит, а дальше всё как у моих клиентов.

— А сейчас вы сами у себя клиент.

— Да, так случилось. Пока направила обращение в страховую компанию о возможных дефектах оказания медпомощи. Не знаю, дойду ли до суда. Мы вместе с моими клиентами написали коллективные обращения в Минздрав России, в администрацию президента, в аппарат уполномоченного по правам человека по ситуации с медициной в нашем городе. Никакого ответа!

Александр Вдовин — 27-летний инженер Синарского завода. Ему не сделали простого анализа крови и не заметили осложнения

— Как вы думаете, такое количество дел, связанных с городской больницей, — типичная ситуация для маленького города?

— Каменск-Уральский ведь не захолустье! У нас промышленный город. Я считаю, что всё решает руководство. Недавно беседовала с главврачом нашей городской больницы. Он сказал на прощание: «Спасибо, что вы нас не оставляете, мы на своих ошибках учимся работать лучше». Но я вижу, что все остается как есть. Почему нет инструкций, дорожной карты, локальных актов, которые регламентировали бы порядок действий по переводу пациентов в другое учреждение, если человеку становится хуже? Почему боятся звонить в областную больницу в Екатеринбург? Я ни разу не слышала, чтобы там отказывали в приеме сложного больного. Как-то одна из моих клиенток умоляла перевести отца, которому становилось всё хуже, в Екатеринбург. Им сказали: «Областная не резиновая, всех не переведешь». А кладбище у нас резиновое?! 

Знакомые городские врачи жаловались мне, что на прошлой неделе не было резиновых перчаток, что зарплата в хирургическом отделении урезается, оборудование старое. Когда я лежала после операции, неделю в больнице не было горячей воды! Это кажется, что мелочи, но сейчас же XXI век! Вот, например, случай с одной из моих клиенток Юлией Курмановой — у нее после лапароскопии оказался поврежден кишечник. Врачи мне анонимно рассказывали потом: лапароскопия — это действительно безопасный метод, если проводить ее с помощью современного оборудования, например, лапароскопической стойки, когда на большой экран выводится изображение того, что делает врач. А Юле делали с помощью устаревшей стойки, диаметр экрана был очень маленький.

— Вы же понимаете, бюджет в Каменске не сравним с екатеринбургским.

— Конечно, проще платить по искам родным погибших или жертвам врачебных ошибок! Вы понимаете, только по моим делам городскую больницу обязали выплатить 3 миллиона 350 тысяч. Например, 500 тысяч по делу женщины, которой проткнули кишечник, так что она 7 дней лежала с перитонитом, или 850 тысяч родным Александра Вдовина.

— А от чего зависит размер компенсации, как вы думаете? Есть какая-то система, например, за причинение вреда не более такой-то суммы, инвалидность — другая сумма?

— На мой взгляд, это зависит от судьи, внутренних установок. Очень важно донести эмоции до судьи, показать боль матери, потерявшей ребенка, мужа, лишившегося любимой жены. Помню, шел суд по одному из моих дел, когда молодому человеку не вовремя поставили диагноз, не сделали рентген, не диагностировали переломы и вывихи, и он остался инвалидом. Я рассказывала на процессе в деталях, как екатеринбургские врачи ему ломали кости, чтобы исправить ошибку коллег. Это детали, это важно так же, как документы и экспертизы. Судьи ведь тоже люди: переживают, сочувствуют. А суммы... Маме погибшего Александра Вдовина выплатили всего 350 тысяч, а молодому человеку, которому не продиагностировали вывихи, 500 тысяч. Повторяю, сумма зависит от конкретного судьи. При этом судьи учитывают материальное положение ответчика, другими словами, жалеют бюджетные деньги. 

— А на стороне врача вы когда-нибудь были?

— 4 года назад в первом деле, связанном с медициной, я была на стороне врача. Тогда при плановой операции хирург случайно повредил мочеточники, пациент умер. Врач был уверен, что не виноват, потому что у пациента была анатомическая особенность: мочеточники находились в другом месте, а не как у всех людей — сбоку. К тому же они внешне выглядели как кровеносные сосуды, это тоже была индивидуальная особенность, связанная с лишним весом. Я тогда спросила клиента: «Что можно было сделать, чтобы исключить ошибку?». И он сам назвал свое упущение: нужно было провести МРТ, тогда человек остался бы жив.

— Есть ведь стандартные анализы, которые нужны перед подготовкой к операции: кровь, кардиограмма, флюорография. МРТ и другие, более дорогостоящие исследования явно не входят в эти стандарты.

— Да, они все оправдываются стандартами. Дайте направление родным на МРТ и объясните, почему необходимо. Неважно, будут они полгода ждать очередь на бесплатное МРТ или пойдут платно, но дайте им понять, что это исключит возможные риски. Мы сейчас говорим, конечно, про плановые операции, а не про экстренные, когда нужно срочно спасать жизнь.

— Чем закончилось дело того врача?

— В первой инстанции выиграли — суд отклонил иск родных. Но в итоге апелляцию мы проиграли, компенсацию в пользу родных погибшего с нас взыскали. В общем-то, всё справедливо. И по-человечески я была не на стороне врача.

— А было такое, что сочувствовали врачам, которые допустили ошибку?

— В своих делах ответчикам не сочувствую. Три профессии определяют судьбу человека — врач, судья и палач. Считаю, что судьбу Светланы Земцовой (жены майора МЧС) решил врач, который игнорировал ее жалобы. Теперь в зале суда он вины не признает, переживает, дрожащим голосом говорит: «Я сделал все что мог». Но я не ему сочувствую, я жалею мужа Светланы и детей, потерявших мать. 

Если говорить не про мои дела… Сейчас у нас главврач детской больницы под домашним арестом: обвиняют в получении взятки якобы от строительной фирмы, которая должна делать ремонт. Но я вижу как горожанин, как мама троих детей, как преобразилась детская больница за то время, что он ей руководит: новое оборудование, ремонт, специалисты хорошие. У меня была клиентка, у которой ребенок получил травмы. Под мальчиком развалилась кровать, его ушибло спинкой. Главврач сделал всё, чтобы дело не дошло до суда. Поговорил с мамой, извинился, выплатил компенсацию, тут же начал разбираться, что за мебель в палатах, стал менять некачественные кровати.

— Как думаете, почему люди, потерявшие близких, решаются идти в суд? Близкого не вернешь. 

— Вообще, часто зависит от врача, дойдет ли дело до суда, от того, как он ведет себя с родными. Я помню, когда защищала врача в суде, родные были оскорблены, мол, он перед нами даже не извинился, не поговорил. Проявили бы медики сочувствие, поплакали, прониклись горем — часть моих клиентов не стала бы судиться. Я их понимаю! Если б ко мне подошел врач, который отказался быть ассистентом на моей операции, и по-человечески объяснил, мол, у нас с вами непростые отношения, и случись что не так... могут обвинить и в преднамеренном. В общем, если бы со мной поговорили, а не отворачивались при встрече, я бы тоже не стала поднимать шум! Людей, которые потеряли близкого, такое отношение оскорбляет, заводит, раздражает. А деньги... никакие выигранные иски успокоения им не дают.

— Считается, что доказать врачебные ошибки нереально, очень сложно.

— Да, есть такой миф, утверждение. Действительно, мы же юристы, не медики. Нужно погрузиться в другой мир: терминология, нормативные акты, стандарты. Я много читаю и, главное, консультируюсь, спрашиваю мнение других врачей.

— Они консультируют против своих же коллег?

— Нет. Я же не говорю конкретные фамилии, не описываю конкретные ситуации: врач такой-то сделал так-то. Я описываю симптомы, диагностику, получаю абстрактные ответы, как могла развиваться ситуация.

— Неудачные дела, когда отказывали в иске, были?

— Отказали в иске по делу Юлии Курмановой, у нее после операции по удалению аппендицита оказался поврежден кишечник, развился перитонит. Со слов ее и мамы, девушка три дня мучилась от боли, кричала, а ей говорили: «Терпеть не умеешь». Только после скандала, который устроила мама в больнице, на Юлю обратили внимание, начали обследовать и выявили осложнение. Юлю спасли, но она еще не восстановилась до конца, развилась грыжа, совсем недавно ее прооперировали в Екатеринбурге. Но экспертиза по поводу ее случая (ее делали на основе документов) показала, что произошла спонтанная перфорация (то есть кишечник разорвался сам), а помощь оказали вовремя. И экспертиза эта делалась почти год! Провести повторную или дополнительную нам не дали, потому что истекли сроки: дело было в суде уже год.

У Юлии Курмановой после операции по удалению аппендицита оказался поврежден кишечник, но в иске о компенсации ей отказали. Эксперты заключили, что произошла «спонтанная перфорация»

— Если родные больного видят (или им кажется), что помощь оказывают не так, как надо, что им делать?

— Я, когда веду дела, всегда ставлю себя на место врача или пациента. Вывод, который я сделала: если чувствуете, что что-то не так идет, что вас не лечат, а калечат, не молчите. Есть телефоны горячих линий, страховых компаний, Минздрава, там ведется запись разговоров, всё будет зафиксировано. Одна моя клиентка так спасла отца, сама дозвонилась до Минздрава, требовала, в итоге отца перевели в областную больницу, он остался жив. Если говорить простым языком: лучше перестраховаться.

— Первые шаги: куда жаловаться, если медицинскую помощь оказали плохо? 

— В ТФОМС своего региона. Описать ситуацию своими словами, приложить копию ОМС, выписок, КТ, УЗИ, если есть. Попросить провести проверку качества оказания медицинских услуг. Дальше уже исходя из ответа, если найдут дефекты, можно обратиться в суд или написать заявление в Следственный комитет. Если проверка не нашла нарушений, в ответе из ТФОМСа будет указано, куда можно обратиться для обжалования их заключения. 

— Сейчас в штате следственных управлений начали работать судмедэксперты. Разве бюро судмедэкспертиз недостаточно?

— Эксперты в следственных уравлениях не зависят от медицинского ведомства. Пример из моего дела: пожилой женщине в камышловской больнице анестезиолог случайно проткнула пищевод, когда подключали к искусственной вентиляции легких. В этом уголовном деле были две или три экспертизы. Последнюю, которая вошла в обвинительное заключение, делали как раз эксперты следственного управления. 

Пенсионерка из Камышлова Людмила Алексеевна. Только через полтора месяца после неудачной операции ее отправили в Екатеринбург, но спасти не смогли

— Да, судмедэксперты не будут зависеть от областных минздравов. Зато будут зависеть от СК. Где же тут независимость, если экспертиза проводится в том же ведомстве, что расследует уголовное дело. А дел врачей, судебных исков всё больше. Не боитесь, что в вашем же Каменске скоро хирургов не останется?

— Да, только что трое врачей в нашей хирургии написали заявления об увольнении. Один из них жаловался до этого мне, что нормальных условий для работы просто нет. Конечно, мы своими исками можем разогнать последних. Медики боятся работать. Но, если бы главврачи, руководители, чиновники обратили на это внимание, взялись бы за ситуацию, создали бы условия (от оборудования до внятных инструкций, как действовать), работали бы с персоналом (от врачей до медсестер), тогда бы мы — юристы, адвокаты — боялись связываться с делами врачей. Этих дел стало бы меньше. А если бы и были, то мы понимали бы их бесперспективность. 

Мы направили запрос в Министерство здравоохранения Свердловской области с просьбой прокомментировать случай с операцией Юлии Майоровой и ее слова о работе больницы в Каменске-Уральском. Год назад мы тоже делали запрос в Минздрав по поводу наших публикаций о врачебных ошибках в Каменске-Уральском. В официальном ответе нам рассказали, что проведена проверка, выводы сделаны, о результатах проинформировали родных. 

Сейчас мы очень хотим услышать не официальный ответ от чиновников, а иное мнение, точку зрения врачей о судах, связанных с врачебными ошибками, расследованием уголовных дел. При необходимости готовы опубликовать ее анонимно. Вы можете связаться с нами по телефону 8 (343) 379–49–95.