Лига защитников пациентов
oбщероссийская общественная организация
Новости
Цена незнания
Людям свойственно ошибаться. Эта античная мудрость учит толерантности и всепрощению. Но как быть, если чья-то некомпетентность ставит под угрозу самое ценное, что у нас есть, — здоровье? Имеет ли право на ошибку тот, кто избрал профессией заботу о нем? В медицинском сообществе уверяют: доктора — тоже люди, а значит, как и все, заслуживают снисхождения. Пациенты, столкнувшиеся с просчетами медиков, придерживаются другого мнения — огрехи врачей обходятся слишком дорого. Дороже всего на свете. Ведь зачастую речь идет не о деньгах, а о самой жизни.
«Диагноз рак маме поставили, когда ей было 57 лет, — с трудом справившись с волнением, начинает рассказ Елена Михайлова из Твери. — Это было как гром среди ясного неба. Мама жила в одном из райцентров Тверской области — Зубцове. И злокачественное образование у нее обнаружили там, в местной поликлинике. Сказали, надо ехать в Тверь, в онкодиспансер, чтобы провести более детальное обследование».
По словам Елены, тверские онкологи диагноз подтвердили, но, насколько возможно, успокоили: «Первая стадия. Без метастазов. Хорошо, что вовремя обратились». Сделали операцию. Вместе с опухолью удалили женские органы, где и выявили новообразование. «Уточнили диагноз: аденосаркома, — вздыхает Елена, вспоминая пережитое. — Лечащий врач, практикующая более 30 лет, заметила, что это заболевание очень редкое. За все время она сталкивалась с ним буквально два-три раза. Доктор призналась, что не знает точно, какую послеоперационную терапию следует назначить в нашем случае. В результате выбрала радиологию».
Через два месяца мама Елены вновь приехала в Тверь. В онкодиспансере провели стандартное обследование — гинеколог, маммолог, самые простые анализы — кровь, моча и так далее. Не найдя никаких противопоказаний, начали курс облучения. «Пройдя его, мама вернулась в Зубцов. Дополнительных исследований, которые могли дать более полное представление о ее состоянии, не назначили и не порекомендовали. Ни компьютерной, ни магнитно-резонансной томографии не сделали», — уточняет дочь.
Вскоре она заметила, что у нее растет живот. А вес, наоборот, стремительно снижался. Женщина опять приехала в Тверь. В онкодиспансере ее осмотрели и уверили, что ничего страшного не происходит.
«Послеоперационные спайки, нормальное явление — констатировала доктор. — Езжайте домой, через три месяца вернетесь на плановое обследование». При этом, по словам Елены, в карточке матери записали: «Сильно похудела, состояние ухудшилось». Тем не менее врач снова не назначила КТ или МРТ.
«Маму лечили на глаз. В лучшем случае на ощупь, — сокрушается дочь. — Как выяснилось впоследствии, так же и диагноз поставили. Да и операцию выполнили спустя рукава».
Самочувствие ухудшалось. Усилились боли, продолжал увеличиваться и живот. В зубцовской поликлинике обследовали все что можно — желудок, печень, почки. На это ушли месяцы. В данном случае — бесценные.
Только оказавшись в кабинете хирурга, она услышала, что ей срочно нужно ехать в Тверь на компьютерную томографию брюшной полости и органов малого таза.
Показав результаты КТ лечащему врачу, Елена и ее мать услышали, что помочь им теперь, к сожалению, невозможно. Единственное, что предложили, — откачать жидкость.
«Онкологические процессы сопровождаются накоплением жидкости, которая не выводится из организма обычным путем. Именно поэтому у мамы и рос живот», — поясняет дочь. По ее словам, осознав, что на этом уровне разговор закончен, они настояли на онкоконсилиуме.
«Одна из участниц консилиума сказала фразу, которая навсегда врезалась мне в память: «Вы прожили два прекрасных года (столько времени прошло с момента обнаружения онкологического заболевания. — Прим. ред.). Чего вы от нас еще хотите?" — продолжает Елена после паузы. — Но все-таки назначили химиотерапию».
Дочь вспоминает, как тяжело дался маме этот курс. Около полумесяца она не могла даже толком стоять. Когда немного полегчало, приняли решение бороться до конца. Взяв у тверских медиков результаты всех исследований — стекла, блоки, карту больного, — мать и дочь отправились в Москву, в Российский онкологический центр имени Блохина.
«Знаете, мы побаивались туда обращаться. Думали, если в Твери столько больных, что врачам некогда уделить должное внимание каждому, то что же там? К ним ведь со всей страны едут, — делится воспоминаниями Елена. — Однако, оказавшись в институте, я с удивлением обнаружила, что может быть и по-другому. К нам отнеслись с предельным вниманием и даже, чего я вообще не ожидала, сочувствием. Впервые за все время маминой болезни».
Когда «на Каширке», как в народе называют онкологический институт, изучили все имеющиеся и провели собственные исследования, выяснилось, что история болезни Лениной матери началась с ошибки. Дальше — больше. Ошибок.
«Диагноз с самого начала поставили неверно. У мамы была не аденосаркома, а карциносаркома, — говорит Елена. — Тоже ничего хорошего, но не так страшно. Нам объяснили, что в этом случае в качестве послеоперационной терапии применяют не радиологию, а гормоны. Но самое главное, операцию маме выполнили неадекватно».
По словам девушки, главный просчет, повлекший ухудшение состояния, — игнорирование хирургом большого сальника. Елена уточняет, что этот орган как губка впитывает в себя все вредоносное. Если бы его вовремя убрали и назначили правильную терапию, от болезни не осталось бы и следа, уверены московские врачи. Если бы правильно диагностировали, если бы адекватно прооперировали, если бы применили верную терапию…
Лена рассказывает, что, узнав о четвертой стадии и целом ряде допущенных ошибок, она пошла к лечащему врачу. Просто спросить, как так получилось? Почему ее мать, придя в больницу на первой стадии, перенеся операцию и выполняя все предписания врачей, сейчас находится при смерти. Напомнила доктору ее же слова, сказанные в начале их страшного пути: «Хорошо, что вовремя. Все будет хорошо».
«Как же так? Кто поставил неверный диагноз?» — задала Елена прямой вопрос. В ответ услышала: «Ну я. Я поставила диагноз. Так мне тогда показалось». Дальнейший разговор был бессмысленным: «О чем разговаривать с врачом, который ставит диагноз на основании того, что ей кажется? Да и вину свою, пусть и косвенно, она, получается, признала».
Понятно, что врачи бывают разные — хорошие и плохие, добрые и злые, внимательные и безразличные. Хотя в этой области такие человеческие качества, как чуткость и желание помочь должны быть определяющими. Еще на этапе выбора профессии. Если не любишь людей, то вряд ли стоит заниматься медициной. Но главное, человек, называющий себя доктором, обязан помнить, что одно его слово способно подарить надежду или разом лишить ее.
«С онкологией я живу больше 20 лет. У меня редкий вид рака, который не дает метастазов. Можно сказать, мне повезло», — грустно улыбается другая жительница Твери, пенсионерка Лариса Анатольевна (имя изменено). Разговаривая с этой дамой, невозможно не отметить ее шарм: стройная фигура, благородная осанка и лучистые глаза. Трудно поверить, что эта уверенная в себе женщина много лет живет на преодоление. Она перенесла 16 сложнейших операций. Каждая из них могла закончиться ампутацией конечности. Всякий раз, ложась под нож, Лариса Анатольевна не знала, какой она увидит себя в зеркале, выйдя из наркоза.
«Я даже представляю научный интерес, — не без гордости продолжает она. — Врачи института Блохина, у которых я наблюдаюсь последние годы, говорят, что мой случай поможет разработать новые методы борьбы с этой разновидностью опухолей». За время болезни она не то чтобы привыкла к ней, но научилась существовать в этом состоянии. Однако редкость ее недуга имеет и обратную сторону: медики не знают наверняка, что будет дальше. Есть вероятность, что в любой момент новообразование переродится, и тогда не исключены метастазы.
«Конечно, я знаю об этой угрозе и всегда помню. Поэтому, проходя плановое обследование, очень нервничаю. Накануне не могу уснуть. Да что греха таить: разные мысли в голову приходят, — признается Лариса Анатольевна. — Готовясь к операции, я также должна пройти всех врачей и определенные исследования, в том числе и КТ».
Как-то раз она сделала КТ в одной из частных клиник Твери. Расшифровкой диска занимался работающий здесь же врач — мужчина средних лет. «Придя за результатами, я, естественно, поинтересовалась: все ли в порядке? Услышав ответ, осознала, что не могу сдвинуться с места. Даже не взглянув на меня, доктор бросил: «У вас метастазы в легких. А как вы хотели? С двадцатилетним-то раком?»
«Как дошла до дома — не помню. Я же знаю, что онкопроцессы в легких — это все. Приговор. Почти без отсрочки. Немного придя в себя, начала потихоньку давать последние распоряжения родным. Они, конечно, тоже впали в состояние анабиоза. Честно говоря, мы вообще не понимали, что делать дальше», — делится пережитым Лариса Анатольевна.
Ее направили в местный тубдиспансер. Там, взглянув на расшифровку КТ, назначили сильнодействующие препараты и велели встать на учет.
«Сказали, что диагноз под вопросом. Предложили провести пробное лечение. Мол, если что-то есть, то поможет, а нет, то и ладно. Таблетки я принимать не стала. Не знаю почему. Какое-то внутреннее чутье. Естественно, искала врачей, с которыми можно было проконсультироваться», — продолжает рассказ женщина.
Удалось попасть на прием к знающему пульмонологу. Та сообщила, что пробное лечение в качестве метода диагностики — чушь и признание собственной некомпетентности. Посоветовала полное обследование и направила в Подмосковье — в одну из специализированных клиник.
«Оттуда я вышла другим человеком, — со свойственным ей юмором говорит Лариса Анатольевна. — То есть самой собой. А не безвольной развалиной, в которую в одночасье превратилась после того злополучного КТ. Вывернув меня наизнанку, подмосковные врачи не подтвердили страшный диагноз. В легких были незначительные изменения, но, скорее всего, это последствия перенесенных в детстве пневмоний. Принять их за метастазы мог только дилетант».
«Разбираться» с доктором, который безапелляционно и, как выяснилось, безосновательно вынес ей смертный приговор, она не стала. И родным запретила. «Не хочу никаких скандалов. На войну у меня попросту нет сил. Они очень нужны мне для другой борьбы — с болезнью».
«Врачебные ошибки всегда были, есть и будут, — подключается к обсуждению проблемы член Общественной палаты и Общественного совета при Министерстве здравоохранения Тверской области Игорь Алышев. — Поверьте, я сам врач и знаю, о чем говорю. Это пресловутый человеческий фактор. Его не победить ни судами, ни уголовным преследованием. К сожалению, в медицину не всегда идут по призванию. А в этой профессии иначе сложно. Почти никак».
Он отмечает, что доктор, безусловно, обязан быть профессионалом. Настоящим. Его знания, опыт и навыки должны не только соответствовать современным требованиям, но и постоянно совершенствоваться. «Причем умный врач заботится о профессиональном уровне сам. Без указки руководства. А как по-другому? Это же его репутация, — подчеркивает Алышев. — Возможностей сейчас для этого множество.
В наше время, чтобы найти научную статью по нужной теме, приходилось ехать в специализированную библиотеку, выписывать медицинские журналы. Об опыте зарубежных коллег мы узнавали только на конференциях. Теперь все, что необходимо, есть в интернете. Только не ленись. Да, чтобы приобщиться к мировому опыту, нужно знать хотя бы английский. Так учи! Это же тебе нужно, для профессионального роста и самоуважения».
Член ОП сетует, что на практике о постоянном повышении своей квалификации заботятся очень немногие. «Не хотят. Говорят, за такую зарплату я и так много знаю. Тогда я спрашиваю, зачем ты пришел в медицину? Деньги зарабатывать? Иди в бизнес. И напоминаю, что нашим медикам всегда платили по минимуму. При этом хороший врач плохо никогда не жил. Известная формула «народ прокормит» работала во все времена, но была применима лишь к настоящим докторам».
Татьяна Кирсанова
источник : ria.ru
