Новости

Смерть ребенка осталась безнаказанной

«Обратиться с данным заявлением меня заставило чудовищное событие, произошедшее в моей семье 21 мая 2012 года.

21 мая мой двухлетний сын был в гостях у своей бабушки в селе Зубутли-Миатли Кизилюртовского района. Со слов свекрови и моего мужа, она, как обычно, накормила ребенка обедом и уложила спать. После обеденного сна ребенок проснулся с температурой 39 градусов. Бабушка дала ему полтаблетки парацетамола. После этого ребенка стошнило, и через некоторое время ему стало получше, он стал играть и бегать как ни в чем не бывало. Вечером, после 18 часов, мой муж привез сына домой, в поселок Сулак города Кизилюрта, и рассказал мне о случившемся. Я еще раз измерила температуру сыну — было 37,2. Примерно через полчаса температура ребенка поднялась до 38, а потом до 39. Вызвали «скорую». Пока ждали, температура подскочила до 39,5.

Примерно через полчаса приехавшая врач и медсестра сделали мальчику укол от температуры — «литичку», подождали минут десять. Я спросила у сына, где болит, он ручкой показал на живот. Тогда врач сделала вывод, что это отравление, и сказала, что надо промывать желудок, хотя поноса у ребенка не было. Мне сказали нагреть воду для промывания. Я была удивлена, почему промывают проточной, не кипяченной водой из-под крана, без добавления дизрастворов, но врач мне ответила, что можно и такой водой. Я подумала, что врачу видней, и нагрела воду.

Зонда не оказалось, его сделали из капельницы и шприца Жане. Воду заливали через носик мальчика. Ничего стерильного не было: салфеток, перчаток, пеленок и другого необходимого инвентаря. Муж держал ребенка, я грела и наливала в стеклянный полуторалитровый графин воду, а из графина в шприц, медсестра держала шприц, а врач держала шланг, чтобы не выскакивал. На каждый четвертый шприц ребенок вырывал немножко, но вся жидкость у него не выходила. Через какое-то время муж и моя мама занервничали и спросили, сколько можно вливать в ребенка воду, ребенок был уже никакой. Врач сказала, что еще немножко. Влили уже 6 полуторалитровых графинов воды, без перерыва, в один прием, примерно за 30—40 минут. Точный учет не велся, сколько воды залили, сколько он вырвал. На начало пятого графина ребенок обмяк, закрыл глаза, пошел запах, он обкакался. Врач налила шестой — последний — графин, ребенок вырвал. Он был уже без сознания, не кричал, затих, снова пошел запах, тогда муж сказал: «Хватит, сколько можно», и она прекратила процедуру. На ногах ребенок уже не держался, его понесли подмыть в ванную, он был без сознания, у него закатились глаза и начались судороги. Врач испугалась, быстро сделала укол, кажется, противосудорожный, и муж понес ребенка в машину скорой помощи. В «скорой» на него надели кислородную маску, старались сделать искусственное дыхание и уколы, с ребенка текла вода отовсюду, я насмерть испугалась. Приехали мы в реанимацию с криками: «Мы теряем ребенка». Ребенка срочно положили под аппарат. Сам он уже не дышал, и реакции ни на что не было. Первые слова медиков были, что у ребенка образовался отек легких от переизбытка жидкости в организме, который привел к кислородному голоданию в мозге, как следствие — отек головного мозга.

До приезда «скорой помощи» и их вмешательства у ребенка была только температура и однократная рвота, он спокойно лежал на диване, не плакал и общался с нами. А после их действий мой ребенок потерял сознание, начались судороги — он умирал. Пока мальчик лежал в реанимации, 21 мая, температура тела была 34. Приехавший 22 мая из многопрофильной больницы Махачкалы врач сказал мне: чтобы поднять температуру тела ребенка, надо прогреть его грелками для циркуляции крови. В 19 часов 22 мая меня сменил муж, и потом он рассказывал, что тело ребенка сильно перегрелось, к голове и ногам врачи прикладывали лед.

В реанимации ребенок самостоятельно не дышал, зрачок на свет не реагировал и был расширен. Он все время был подключен к аппарату. На мониторе 22 мая сердце билось скачками (тахикардия-брадикардия). Под утро 23 мая начало скакать сердце: было то 140, то 240, потом опять 120, затем 202, потом на экране полоса… Мой ребенок умер. При мне отключили аппарат. Врачи констатировали, что мозг ребенка умер еще утром 22 мая.

За такую халатность здесь никто не отвечает и даже не извиняется. Вот такие бездушные врачи работают на «скорой помощи» в Кизилюрте. Может, у этого врача нет диплома, или она его купила, или уже врачи относятся к своей работе, как к конвейеру, без учета возраста и других особенностей организма, я не знаю. Пока мы 22—23 мая были в больнице, другие врачи говорили, что столько воды в 2,5-летнего ребенка никто не вливает, это должны были знать врач и ее медсестра. Она — врач, и раз взяла на себя ответственность и была уверена в правильности своих действий, почему не повезла в больницу, а оказывала первую помощь дома в течение 40 минут, которые для моего ребенка могли быть спасительными? Она даже не поинтересовалась перед промыванием, есть ли у ребенка какие-либо пороки или отклонения в здоровье. Но более всего оскорбляют и усиливают боль утраты такие обвинения: что наш ребенок был якобы болен до оказания ему этой неквалифицированной первой помощи. 24 мая участковый врач-педиатр приходила к нам домой и сказала, что ребенок был здоров, а 25 мая она уже говорит, что ребенок был не здоров. Значит это ее вина, что не поставила на учет, не отправила на обследование и не поставила в известность нас, родителей, о болезни ребенка? Мы же не врачи, мы не разбираемся в медицине. Тогда для чего она там сидит и зачем мы ходим на прием, для галочки, если о болезни ребенка узнаем только после его смерти? А сейчас, чтобы скрыть это чудовищное преступление, придумывают себе оправдания. Значит, более ответственно надо относиться к детям. Нам никто и никогда из врачей не говорил, что ребенок чем-то болен. Да и зачем говорить, должны быть записи в карте, должны быть анализы, обследования, чем он болел.

Все дети в детстве температурят, вырывают, но не топить же их в 9 литрах воды, не поставив точного диагноза — отравление это было или что-то другое!

23 мая мой ребенок умер, а я до сих пор не знаю, передала больница дело в прокуратуру или нет. Они не дают мне справку о смерти, выписку из истории болезни о причине смерти ребенка, говорят, все передали в прокуратуру. Я ходила в прокуратуру и Следственный комитет Кизилюрта, туда ничего не поступало. А 28 мая на приеме у главного врача узнала, что дело только сейчас будет передано в Минздрав, и если некая Цветкова даст соответствующее заключение, может, передадут в прокуратуру. 29 мая я написала заявление в межрайонный следственный отдел Следственного комитета.

Думаю, в данном случае правоохранительные органы и без заявления родственников должны опросить врачей больницы для выяснения причин смерти человека, тем более ребенка, если, конечно, им нечего скрывать.

Теперь вдобавок ко всему я вынуждена проходить эту унизительную бюрократическую процедуру и заставлять еще, чтобы до компетентных органов дошло данное дело. Как тут не сомневаться в том, что расследование будет непредвзятым, если уже обманывают, заставляют обивать пороги и, возможно, уже сфальсифицировали, как нужно, все медицинские документы. А та врач до сих пор работает на «скорой», будто ничего и не было.

У меня растет еще сын, ему 1 год, и меня приводит в ужас мысль, что, если он заболеет, мне придется вызывать «скорую» или везти ребенка в эту больницу. И какую там ему окажут помощь?.. А вдруг опять приедет тот же врач…

Оксана Гасанова»

От редакции: мы намеренно исключили из текста письма все имена участников описанных событий. Если правоохранительные органы заинтересуются фактами, изложенными в данном письме, редакция готова предоставить полный текст письма.

 

---

 

источник :  www.ndelo.ru

вернуться в раздел новостей