— Когда я болела, у меня было 75--процентное поражение легких, одышка была страшная, — вспоминает Людмила. — Но мне тут же подвели кислород, дышать стало легче, ко мне постоянно подходили врачи (Людмила лежала в инфекционной больнице Верхней Пышмы. — Прим. ред.), я прошла четыре курса антибиотиков. Мне объяснили, что даже если пневмония вирусная, то через какое-то время, не сразу, к ней присоединяется пневмония бактериальная — тут нужны антибиотики. А маме давали один парацетамол и противовирусное (широкого профиля). Спрашиваю у мамы: «Кислород к кровати подведен?» Да, подведен. Почему не дают? Мама не знала, спросить было не у кого, до врача мы не могли дозвониться. Позвонили в Роспотребнадзор, у нас там работают знакомые, после этого маме дали кислород.

В понедельник (через пять дней) пришел результат теста. Положительный.

— В понедельник был обход. Схему лечения не поменяли. Как лечили парацетамолом, так и продолжили снимать симптомы, — говорит Людмила. — Брат дозвонился до лечащего врача, та объяснила, что показаний менять схему лечения нет, болезнь протекает в легкой форме. Во вторник маме стало совсем плохо, задыхалась, не могла дойти по коридору до туалета. Сама позвонила врачу. Поговорили на повышенных тонах. Врач успокаивала: «Что вы нервничаете, я была на обходе, она сидит, дышит». Я кричала, требовала вызвать реаниматолога, чтобы тот оценил состояние. Вскоре мама мне позвонила: «Меня перевели в реанимацию, сейчас будут подключать к ИВЛ, мне очень плохо». В среду мне сообщили по телефону: «Состояние тяжелое, органы стали отказывать». В пятницу с утра позвонил брат: мамы не стало.

В день похорон был 30-градусный мороз. Попрощаться пришел весь класс, бывшие ученики ее последнего выпуска. Пришли коллеги-учителя. Лучшая подруга Надежды, сказала, плача: «Это седьмые похороны за неделю, всё ковид...»

Надежда Чукреева проработала в школе 30 лет. Сначала, в 1981 году, была пионерской вожатой, потом поступила в институт, стала учителем первой категории. Преподавала историю. Людмила снова вспоминает маму:

— Она была классным руководителем в коррекционном классе. Ее звали поработать в другое место с большей зарплатой, — рассказывает дочь. — Она отказалась: «Сначала доведу своих детей до выпуска». Довела. Потом, в последние годы, она преподавала историю в колонии — для заключенных. Ко всем своим ученикам она относилась уважительно, никогда не выражала презрения, брезгливости. К ней так же относились. Мне кажется, мама знала всё. Она всегда сидела за книгами, занималась самообразованием. Очень любила работать в школе. Всегда говорила нам: «Не понимаю, когда люди говорят про пропасти между поколениями, я не чувствую никакой пропасти». Ей было 59 лет. Вырастила троих детей, со школьного возраста, после развода, тянула нас одна. Потом помогала нам с внуками. Сдала на права, купила машину. Говорила: «Ну сейчас жизнь только начинается». Ей еще жить да жить, на здоровье не жаловалась. В больнице мама лежала четвертый раз в жизни. Первые три раза — в родильном доме.

После случившегося родные написали обращения в Минздрав и в прокуратуру. Из Минздрава пришел ответ: ссылаясь на врачебную тайну, детям отказались давать информацию о маме. Хотя на данный момент по решению Конституционного суда после смерти пациента лечебные учреждения обязаны представить родным все медицинские документы для ознакомления.

После подачи судебного иска родным предоставили доступ к документам, а из Минздрава пришло письмо, что по случаю была проведена проверка, помощь была оказана с недостатками, «дисциплинарные меры приняты».

Недостатки также выявила и прокурорская проверка: неправильная оценка течения болезни, недооценка тяжести, неверно выбрана тактика лечения.

— Я считаю, что маму погубил не коронавирус, а равнодушие. Прикрываться (оправдываться) ковидом не всегда уместно, — говорит Людмила. — Да, заболевание тяжелое, неизученное. Но ведь есть уже наработанные схемы, стандарты. В те дни, когда мама лежала в больнице, там же с ковидом на другом этаже лечили другого моего родственника, тестя. Заболели они примерно в одно и то же время. К тестю каждый день заходили врачи, следили за состоянием, он получал «Коронавир», антибиотики. Одна больница, но такие разные подходы врачей.

«Будет волна подобных исков»

— Ко мне обратились дети погибшей, до этого они самостоятельно обращались в разные инстанции, — рассказывает юрист Юлия Майорова, которая представляет интересы родных погибшего учителя. — У них были проблемы в получении медицинской документации. Им отказывали в получении копий, несмотря на постановление Конституционного суда. Лишь после подачи такого требования, со ссылкой на решение суда, родные смогли сделать копии. Ознакомившись с документами, мы пришли к выводу, что медицинская помощь была оказана не в полном объеме.

Проверка страховой компании также подтвердила дефекты: не было правильно оценено состояние пациентки, не применялись рекомендованные препараты.

— На суде представитель больницы пояснила, что лекарства, возможно, в тот период просто не было в больнице, — говорит юрист. — Что был определенный дефицит этих препаратов в то время. Я это всё понимаю. Но знаю, что в некоторых больницах в нашем регионе используют следующую практику, чтобы помочь пациентам: рекомендуют родственникам своими силами за свой счет приобрести препараты. В последующем больница компенсирует родным приобретение этих препаратов по чекам. Представитель городской больницы пояснила, что такое у них не практикуется, но не объяснила почему.

У Юлии Майоровой, которая специализируется на медицинских делах, сейчас в работе около десяти подобных «ковидных» исков, в которых родные погибших уверены, что помощь была оказана некачественно. В одном случае пациент умер от осложнений через несколько часов после выписки из больницы.

— Не хочу обидеть всех врачей. Я знаю случаи с моими знакомыми, когда медики буквально вытаскивали людей с того света, спасали больных с 90% поражения легких, — говорит Юлия. — Все понимают, что это новая инфекция, неизученная. Но призываю внимательнее относиться к оценке состояния больного. Сейчас прописаны стандарты, разработаны методики в лечении новой коронавирусной инфекции. Если их соблюдать, то иск будет бесперспективен. А вот если были шансы спасти жизнь, но у учреждения не было данного препарата, нужно выяснять причины: недостаток финансирования или плохой мониторинг, не рассчитали нужное количество, не учли возможный рост числа заболевших. Сейчас по всей области открываются ковидные госпитали. И я понимаю, что в ближайшее время будет волна подобных исков. Хотелось бы, чтобы на пике третьей волны, которую нам прогнозируют, не допускались подобные ошибки.

Во всем виновата оптимизация?

Мы попросили прокомментировать ситуацию с ожидаемым валом «ковидных» исков представителя врачебного сообщества. Наш собеседник — президент «Лиги защиты врачей» Семён Гальперин.

— Вопрос очень непростой. Вспомним, что стандарты лечения коронавирусной инфекции за год менялись больше десятка раз, — объясняет Семён Гальперин. — До сих пор есть спорные рекомендации, касающиеся применения некоторых препаратов, например антибиотиков, противомалярийных препаратов. Также есть спорные, до конца не изученные моменты, которые касаются, например диагностики. Качество диагностики, качество разных тестов вызывает вопросы.

Труднее всего в этой ситуации врачам, которые не имеют инструментов (точных, гарантированных) для лечения больных. Иски могут быть связаны и со спорностью лечения, и со сложностью госпитализации.

Проблемы с местами в стационаре отчасти связаны с наплывом пациентов, отчасти — с оптимизацией здравоохранения, когда были сокращены объемы стационарной помощи и мы столкнулись с последствиями этого. Сложно сказать, кто должен будет в некоторых случаях нести ответственность за это. Иск, конечно, будет предъявлен конкретной больнице или врачу, а у медработников просто не было возможности качественно оказать помощь, — говорит медик.

— Например, не было препаратов?

— Тут проблема еще в том, что на сегодняшний день нет препаратов со 100-процентно доказанной эффективностью, поэтому сложно предположить, как судом могут быть рассмотрены многочисленные иски. Но точно будут ситуации, когда будут обвинять врачей. Даже если они не имели возможности в нынешних условиях оказать помощь качественно. Тех же кислородных аппаратов не хватало. Легко предъявлять претензии к врачу, но попробуйте оказаться на месте врача, который должен выбрать, кого спасать в условиях нехватки аппаратов. Или врача, который должен выбрать между разными рекомендациями то, что именно нужно. В разгар эпидемии врачи были героями, сейчас парадигма изменилась: начали искать виновных. Легче всего списать вину на врачей. Это ожидаемая ситуация.

— Можно понять, когда врач пытается выбрать между разными рекомендациями и выбор ошибочный, но когда больной (как в нашей истории) три дня вообще не видел врача, это что — халатность, равнодушие? Какое тут может быть оправдание?

— Да, это недопустимо, но это, возможно, итоги оптимизации, сокращения персонала. Незадолго до эпидемии у нас в стране закрывались инфекционные больницы, уничтожалась инфекционная служба. Но отвечать за это придется рядовым исполнителям.

По делу о смерти Надежды Чукреевой судом Каменска-Уральского назначена судебно-медицинская экспертиза, которая установит связь между действиями врачей и гибелью пациентки.

Прочитайте наше интервью с юристом о делах по врачебным ошибкам. В нем есть конкретные советы юриста о том, что делать, когда вы чувствуете, что вас не лечат, а калечат.

А вот ответ юриста, который защищает врачей в судах.

Елена Панкратьева

 

источник :  https://www.e1.ru