В Институте скорой помощи им. Джанелидзе не протолкнуться — кажется, туда везут больных со всего Петербурга. Корреспондент «Доктора Питера» провела в приемном покое почти 6 часов, дожидаясь помощи.
Первый раз вызываю скорую помощь себе, а не кому-то. Всегда казалось, что набирать 112 надо, только когда уже совсем умираешь. Но живот болит уже второй день подряд, таблетки не помогают, тупая боль становится все сильнее — уже не могу ни сидеть, ни спать. После слов коллеги «любая боль в животе — это очень опасно» сдаюсь и набираю 112. Оператор быстро переключает меня на «скорую помощь», называю симптомы и жду. Ждать пришлось недолго — бригада приехала минут за 10.
В офис заходят две миловидные женщины, смотрят на меня и говорят:
— Может, пойдем в машину? Сможешь?
— Смогу.— Бери с собой вещи, может, мы и поедем сразу.
Хватаю рюкзак, телефон и спускаюсь на улицу. Фельдшер велит ложиться на носилки:
— Вот так больно? А так? Так?
— Ой, больно!
Мне измеряют давление, сатурацию, делают ЭКГ. Затем говорят, что надо все-таки поехать в приемный покой, чтобы исключить опасные для жизни патологии. Мне точно нужно показаться гинекологу и, скорее всего, хирургу.
— Нам дали добро в Институте скорой помощи им. Джанилидзе, едем?
А что я могла сказать? Конечно, едем. Машина тронулась. Я лежу и стараюсь внушить себе, что совсем нечего бояться. Сейчас доктора меня посмотрят, скажут, что все в порядке и отпустят домой. Внутри скорой очень жарко, футболка и штаны прилипли к телу, капли пота противно текут по вискам. Живот ноет, я замечаю, что боль усилилась слева. Как в этой душегубке бригада проводит целые сутки, не представляю. Скорей бы доехать.
«Это что, вокзал?»
Минут через 15 мы оказываемся возле огромного серого здания. Выходим из скорой и я вижу, что из машин с красным крестом уже собрался целый паровозик. Кто-то, как я, выходит сам, а кто-то ждет, пока его выгрузят санитары. По пути к регистратуре вижу, как маленькая пожилая женщина крепко схватилась тонкими пальцами за ручки каталки — на ней под цветастой простыней неподвижно лежит мужчина. Кажется, он едва дышит. Становится страшно.
«Боже, это что, вокзал?» — первая мысль, которая пришла мне в голову при виде приемного покоя. Небольшое помещение с рядами стульев просто забито людьми. Я сдала паспорт регистраторше: «Ждать тебе придется долго, несколько часов». Надо искать, где пересидеть эти часы.
Люди. Как же их здесь много. Вот сидит высокий мужчина, у него синяки и кровоподтеки на лице, рядом сидит обеспокоенная жена. Вот женщина с загипсованной рукой, тут же молодая девушка с позеленевшим лицом — она с трудом осознает происходящее вокруг, пытается что-то сказать своему парню, а тот усиленно машет перед ее лицом тетрадным листком. Странный мужчина с безумными глазами, одетый в голубую рубашку, что-то бурчит себе под нос. Рядом с ним парень старается не смотреть на руку, перевязанную бинтами — на белой ткани проступают кровавые пятна. Пожилая женщина держится за спину, тихо стонет. Парочка мужчин с испитыми лицами — вот они, похоже, всем довольны. Сидят, беседуют, а под их ногами почему-то образовалась лужа. Целая компания мигрантов недовольно косится на часы. «Я тут уже четыре часа сижу!» — слышу от смуглолицей женщины в ярком платке.
Во и свободное место рядом с молодой девушкой. Она выглядит спокойной, но очень уставшей. На плече сильный ушиб.
— А что с вами?
— Попала в ДТП. Вроде цела, но сотрясение надо исключить. А вы?
— Живот болит сильно, вот, скорая привезла.
— Да тут скорые каждые 10 минут кого-то привозят. Все едут и едут, кошмар.
«Здесь всем плохо»
Я сажусь рядом и начинаю ждать. Смотрю на часы: почти 4 часа дня. Очень душно. Среди стонуще-галдящей толпы высматриваю врачей. На глаза сразу же попадается высокий молодой доктор, он быстро пробежал по коридору и скрылся в кабинете в углу. Через несколько секунд дверь открывается и оттуда выходят два других врача — они перекинулись парой фраз и побежали к пациентам.
Жалобы и стоны ожидающих своей очереди прерывают громкие крики медработников: по фамилии пациентов зовут сдать кровь, пройти на рентген, МРТ, к врачу… Прошло тридцать минут. Людей стало больше. Выкриков, что никто не обращает внимания — тоже. Какая-то пожилая женщина хватает за руку пробегающего мимо врача. Его форма намокла от пота, в руке много бумаг, другой он поправляет маску на лице.
— Доктор, мне плохо!
— Здесь всем плохо. Потерпите, пожалуйста, вами обязательно займутся. Вы же видите, сколько пациентов в приемном.
Врачи бегают из кабинета в кабинет, подходят к пациентам, что-то быстро говорят, потом снова убегают. Люди от скуки начинают жаловаться друг друг другу — на очередь, на врачей, на самочувствие.
Помещение вдруг наполнилось отвратительным запахом. Оборачиваюсь — вижу грязного пожилого мужчину. Рваная куртка, футболка в пятнах, а вместо штанов — полотенце вокруг бедер. Отлично. Здесь и так душно, теперь еще эта вонь.
Тем временем назревал скандал: мужчина кавказской внешности орал на фельдшера, чтобы тот велел врачам быстрее осмотрел его жену. «Да таких как вы вообще не надо принимать!» — вступился за врача мужчина с бородой. Он, судя по страдальческому выражению лица, ждет уже не один час. Верзила повернулся к нему. «Ну все, сейчас будет драка», — подумала я. Ситуацию разрулил, как ни странно, безумный мужчина в голубой рубашке: он начал бегать по помещению, крича, чтобы все закрыли рты и что кому-то здесь явно не хватает мозгов. Потом он уточнил, что не кому-то, а всем. Удивительно, но конфликт сошел на нет.
Шумно, душно и страшно
Прошло полтора часа. Меня осмотрел гинеколог, взяли тест на ковид, сделали ЭКГ. Жду дальше. Голова начинает болеть от галдежа и шума, а впереди еще несколько анализов и осмотр у хирурга. Боль в животе никуда не делась. Ищу кулер с водой — врач велел много пить, ведь мне нужно на УЗИ.
— Простите, — обращаюсь я к регистраторше. — Тут кулер пустой, где можно воды взять?
— Вон туда пройди, — она кивает в сторону помещения, куда отвозят людей на каталках.
Захожу. Каталки рядами, на них — неподвижные люди, почти все — старики. Я вижу торчащие трубки, посеревшую кожу, костлявые лодыжки, нервных родственников. Почему-то становится жутко. Понимаю, что это, наверное, тяжелые. Быстро наливаю воды и возвращаюсь туда, где люди еще могут сидеть и разговаривать. За те полторы минуты, что меня не было, народу стало больше.
Жду. На часах половина седьмого. Почти три часа, как я здесь. Снова крики: к стойке регистратуры подошел высокий крепкий парень с голым торсом. Обе руки перемотаны кровавыми бинтами.
— Мне одну кисть топором, мизинец висит уже, а другую болгаркой, там кожа до кости разошлась, кровища… еле успел замотать, — сообщил он девушке в регистратуре — и нам всем.
Вижу, что девушке рядом стало плохо. Отвлекаю ее разговорами. Парень с порезанными руками тоже ждет. Громко стонет. Пациенты начинают возмущаться, что к нему никто не подходит. «Это ведь еще не самое страшное, что тут происходит, — думаю я. — Совсем не самое».
Идут минуты, парень шутит и стонет, мужчины начинают кричать на бегающих и мокрых врачей. «Это что за медицина?» «Почему вы ничего не делаете?» «Как вам не стыдно?
Я злюсь. Врачи ведь не виноваты — они-то как раз делают все, чтобы помочь. Нас здесь только прибавляется, а вот их, к сожалению, нет. В городе столько больниц перепрофилированы под ковид, очевидно же, что на оставшиеся стационары двойная или даже тройная нагрузка. Боль в животе напомнила о себе, я стала злиться еще больше: на ковид, агрессивных и уставших пациентов, на заполненную приемную.
— Кому я должен тут врезать, чтобы мне пришили палец? — парень вышел на середину зала.
Через несколько минут его увел врач. Больше я его не видела. Надеюсь, мизинец пришит, а доктор цел.
«Отстегните мне руку!»
Девятый час. Я обвожу глазами приемную, понимаю, что у хирургов и травматологов работы больше всех. «Скоро ночь, сейчас еще бомжей и алкашей подравшихся повезем», — слышу я от фельдшеров. Они сдали очередных пациентов и снова бегут к машине.
На каталке возле стены — очередной мужчина в грязной и рваной одежде. У него половину лица раздуло так, что страшно смотреть. Глаза заплыли. Его тошнит в пакетик. Я отворачиваюсь, пытаясь игнорировать все вокруг.
Почти девять. Выхожу из смотровой. Хирург меня осмотрела, осталось дождаться лечащего врача, узнать диагноз и, надеюсь, поехать домой.
В приемном уже совсем нечем дышать, безумный мужчина так и ходит, а другой, что с полотенцем вокруг бедер, уже где-то раздобыл штаны и просит бегающих врачей вколоть ему обезболивающее. Люди так и сидят. У большинства уже нет сил возмущаться.
Мой врач выходит ко мне. Диагноз, рекомендации, настоятельно советуют лечь в больницу, но потом под честное слово все же отпускают лечиться домой. Ура! Я искренне благодарю и бегу к выходу. Очередная каталка возле входа, на ней — мужчина, он истошно орет.
«Вы можете отстегнуть мне руку? Уберите ее, слышите?»
Его крепко держат, врач пытается осмотреть. Прогнозы фельдшеров «скорых» явно сбываются — в больницу везут перестаравшихся с алкоголем. На улице будто ничего не изменилось: ряды скорых никуда не делись, каталки, беготня. На часах почти десять.
Я вышла из больницы с чувством огромного облегчения и огромной благодарности к врачам. Понять, в каких адских условиях они сейчас работают, невозможно, — пока не посидишь в приемном хотя бы несколько часов. Нельзя говорить, что врачи ничего не делают — они как раз делают очень много, особенно в это непростое время. Пандемия заставила всех медиков работать сутками, без обеда и выходных. Наверное, лучшее, что сейчас можно для них сделать — это беречь себя, чтобы помощь «скорой» никому из нас не понадобилась.
Андрей Махновский - Заместитель главного врача НИИ скорой помощи им. Джанелидзе по скорой медицинской помощи
«Из-за ковида нагрузка действительно возросла. Давайте посмотрим на цифры: в минувшую пятницу, 9 июля, поступило 298 пациентов, днем ранее — 270, а в субботу — 241. При этом в былые годы наш институт в нормальном режиме принимал до 200 человек в сутки. Как правило, 100-120 пациентов госпитализировались, остальных отпускали домой. Конечно, сейчас нагрузка возросла в полтора, а то и в два раза, — рассказал «Доктору Питеру» Андрей Махновский, заместитель главного врача НИИ скорой помощи им. Джанелидзе по скорой медицинской помощи. — Пациентов было больше и во время второй волны. Наверное, самый большой поток был в январе. И вот сейчас, июнь-июль, думаю, что тоже будет пиковая нагрузка, именно в связи с тем, что другие стационары перепрофилируют под ковид.
Привлечь специалистов из других больниц невозможно — поликлиники, стационары, выездные бригады тоже очень загружены. Может, даже больше нас. Поскольку мы — главный многопрофильный стационар скорой помощи в Петербурге, то должны быть готовы работать с любой нагрузкой. Чаще всего везут пациентов с острыми заболеваниями, травмами, отравлениями. Новый корпус пока еще не построен, он должен в будущем помочь решить одну из проблем — дефицит площадей. Персонала тоже не хватает, надеемся решить эту проблему к концу лета: из медицинских вузов к этому времени выпустятся молодые врачи.
Везут к нам всех пациентов, которым нужна срочная помощь в условиях стационара, за исключением инфекционных заболеваний, подозрения на ковид. Но вы должны понимать, что выездная бригада не может на все 100% исключить новую инфекцию. Ее могут обнаружить у поступивших, и никто не будет в этом виноват».
Некоторые пациенты вызывают скорую для перестраховки. И врачи не осуждают — ведь у каждого жизнь одна, и здоровье всегда в приоритете. Но такие случаи тоже дают дополнительную нагрузку на приемное отделение.