«Врач – опасная профессия», — пишет в своих соцсетях педиатр Фёдор Катасонов, комментируя резонансное дело неонатолога Элины Сушкевич (доктор не смогла спасти недоношенного новорождённого, и в итоге её признали виновной в умышленном убийстве). Мы спросили у студентов медвузов, согласны ли они с утверждением коллеги, а заодно узнали, что вообще беспокоит будущих российских врачей.
«Ребята по два года сидят в ординатуре по хирургии, и максимум, что умеют на выходе, — накладывать швы»
Ольга (имя изменено, и вуз не указан по просьбе героини), студентка 5-го курса медвуза, будущий хирургМедицинский вуз – моё второе высшее образование. Быть врачом — детская мечта. Очень хочется работать по специальности, но, к сожалению, всё чаще приходится думать о том, что делать это я буду не в России. Объясню почему.
Я бы хотела поступить в ординатуру по хирургии. Раньше, если студент как-то проявил себя за время обучения в вузе, дежурил в больницах, у него уже был определённый врачебный опыт, это учитывали при рассмотрении его документов. Оставалось хорошо сдать вступительный экзамен, и тебя принимали — людей с реальным опытом всегда брали охотнее, чем тех, кто просто предоставил ведомость с идеальными оценками. Два года назад систему поменяли — я говорю сейчас именно о бесплатных местах.
Теперь на твой опыт, мотивацию, работу не смотрят. А смотрят только на результаты аккредитационного теста, который сдают все выпускники медицинских вузов
Тест — это что-то вроде ЕГЭ: сто вопросов, часть из которых может быть составлена некорректно. Например, на один вопрос могут быть несколько вариантов ответа, два из которых по смыслу повторяют друг друга. Какой выбрать? Непонятно. При этом система может засчитать твой вариант как неправильный, так как, условно, верным считается вариант «а», а не «б» (и неважно, что суть у них одинаковая). Максимальное количество баллов за этот тест — 100. Баллы можно заработать уже во время обучения — за кружки, в которых студент участвует, за публикации статей, можно попробовать получить президентскую стипендию.
А вот твои добросовестные больничные дежурства, реальный опыт уже никак не засчитываются. Правда, можно получить около 50 баллов, если после выпуска отработать в поликлинике терапевтом либо педиатром. Дело в том, что в поликлинической сети у нас сейчас не хватает кадров и, чтобы заткнуть эти дыры, туда мотивируют идти вчерашних, совсем неопытных студентов, суля им баллы для поступления в ординатуру.
Раньше для того, чтобы пойти работать в поликлинику, нужно было пройти два года ординатуры. Теперь всё наоборот: за два года работы в поликлинике тебе светит бесплатная ординатура. А может быть, и не светит.
Впрочем, даже поступив в ординатуру, ты едва ли сможешь получить необходимые практические знания. Я сейчас говорю в первую очередь о своей специальности, о хирургии. У нас нигде не прописан хотя бы минимальный набор операций, которые выпускник ординатуры по хирургии должен уметь выполнять. А если не написано, значит, и обучать на добровольных началах тебя никто не будет. Поэтому зачастую ординаторы все два года бегают в помощниках у врачей, занимаясь в основном бумажной работой. Очень повезёт, если доктор за старания вознаградит тебя, дав возможность вырезать какой-нибудь аппендицит. Но и этого может не случиться. Ребята по два года сидят в ординатуре, и, максимум что умеют на выходе, — накладывать швы. Потом получают сертификаты хирургов. Как таким специалистам работать и где им дальше обучаться? Большой вопрос.
Да, есть места, где работают доктора-энтузиасты, которые понимают, что свои знания надо кому-то передавать. Но в целом все живут по принципу «не воспитай себе конкурента»
Для сравнения: как это устроено, например, в США. Каждый резидент-хирург (то же самое, что наш ординатор) имеет чёткий план операций. И к концу обучения в резидентуре способен выполнять их все, в том числе сложные обширные, которые у нас не каждый доктор делает. В России такого плана нет, а учить тебя за идею никто не будет.
Глядя на всё это, наше поколение теряет всякую мотивацию. В моём окружении сейчас очень много молодых ребят, которые готовятся к поступлению в иностранные резидентуры. Мы приходим к тому, что осознанные студенты, которые действительно любят свою профессию, много читают по специальности на иностранном языке, в итоге сдают зарубежные тесты и уезжают из страны. В том числе и потому, что за границей профессия врача считается уважаемой, труд доктора оплачивается по достоинству. У нас с трибун и экранов телевизоров в последнее время, конечно, много кричат о том, что повысили зарплаты врачам. Ну да, из нищенских они превратились в просто низкие. При этом доктор может почти что жить в больнице, дежуря сутками, а потом ещё берёт полставки между сменами.
Невозможность полноценно учиться, работать (чтобы сделать свою первую операцию, выпускнику ординатуры по хирургии часто надо долго ждать, а интересные клинические случаи и вовсе могут доставаться только главному врачу), низкие зарплаты, убийственный график — всё это, конечно, совсем не мотивирует.
Ну и плюс абсолютная юридическая незащищённость врача. Мы всё чаще слышим о случаях уголовного преследования коллег, самый свежий пример — резонансная история с доктором Сушкевич. Очевидно же, что её случай даже не попытались расследовать, сразу вменили самую тяжкую статью.
Врач оказывается зажатым в каких-то безумных рамках. У молодых специалистов срабатывает инстинкт самосохранения: люди просто ищут лучшей жизни, более достойных условий труда. А те, кто ещё работает, либо являются подвижниками и альтруистами, либо делают это от безвыходности.
«Нас вообще не учат общаться с пациентами»
Вера (имя изменено по просьбе героини), студентка 5-го курса факультета фундаментальной медицины МГУ, будущий педиатр
На самом деле я очень рада, что учусь в МГУ. У нас много прекрасных преподавателей, которые искренне хотят научить (впрочем, есть и те, кто до сих пор преподаёт по устаревшим учебникам); у меня замечательные однокурсники — увлечённые профессией, открытые, любопытные. Базовые теоретические предметы мы проходим на соответствующих факультетах университета: биологию — на биофаке, химию — на химическом и так далее, в этом и есть наша фундаментальность. У нас сильный английский — на первом курсе были студенты с разным уровнем языка, но сейчас все мы без проблем читаем профессиональную литературу на английском, смотрим видео по специальности. Клинические дисциплины изучаем в стационарах — там, как правило, очень хорошо учат, у каждого студента есть пациенты, мы делаем обходы — в общем, постигаем азы терапии на практике.
И всё же факультету есть куда стремиться. Например, курс общей психологии скорее базовый, теоретический, практические ситуации из реальной врачебной жизни мы не проходили
Скажем, важный вопрос врачебного выгорания, с которым сталкиваются миллионы врачей по всему миру, ни разу на лекциях не затрагивался. Есть предмет «Биоэтика», где рассматриваются, безусловно, важные вопросы абортов, клинической смерти, эвтаназии. Но при этом не было ни одного часа «Врачебной этики», нас вообще не учат правильно общаться с пациентом — а это ведь одна из ключевых дисциплин для практикующего врача, за рубежом её проходят с первого курса.
Если врач не умеет общаться, не может найти контакт с человеком, ему очень сложно будет его вылечить. Плюс знание профессиональной этики может уберечь от конфликтных ситуаций, заложниками которых часто оказываются сами врачи.
Есть хороший предмет «Медицинское право», на лекциях мы разбирали многие проблемы, но это было на четвёртом курсе. А хотелось бы изучать право ближе к выпуску, чтобы ориентироваться в актуальных на сегодняшний день законах, осознавать, что происходит здесь и сейчас. Но опять же, повторюсь, это нюансы, а вообще мне очень нравится учиться, я довольна образованием, мечта работать врачом никуда не делась.
Демотивирует молодых докторов не вуз, а скорее то, как недружелюбно по отношению к врачам выстроена вся наша система здравоохранения
Допустим, если врач даже самостоятельно пройдёт дополнительное обучение по профессиональной этике, в условиях современной поликлиники ему очень сложно будет эти знания применить. Потому что терапевту, например, полагается всего 12 минут на каждого пациента. Во время которых нужно ещё заполнить кучу бумажек. Включить эмпатию, полностью проанализировать проблему за это ничтожное время доктор порой просто не успевает. А пациент чувствует себя обделённым, идёт жаловаться. В итоге достаётся, конечно же, врачу, хотя в чём он виноват?
У нас нет страхования от врачебной ошибки, хотя все мы люди и этот фактор нельзя исключать. За рубежом, если врач ошибается, страховая компания выплачивает компенсацию пациенту, у нас же вся ответственность ложится на плечи врача. Как это сейчас происходит с неонатологом Элиной Сушкевич. Тут я соглашусь с большинством практикующих коллег, которые уже высказались на эту тему, — такие истории действительно пугают и демотивируют, ты реально осознаёшь, в каком незащищённом положении у нас находятся врачи.
Елена Акимова
источник : https://mel.fm