Новости

Две женщины добиваются суда над врачами

Они рожали в Раменском роддоме в 2010—2011 годах. Юлия Каданцева сама едва не стала инвалидом, у Елены Федченковой глубоким инвалидом родился сын Ярослав. Обе уверены: их несчастья на совести врачей.

 

 

История Юли

История Юлии многим уже известна по сюжетам центральных телеканалов, которые сенсационной приманкой сделали не судьбу женщины, а требуемое ею возмещение ущерба ценой 6 миллионов рублей. Сама же Юля, разговаривая со мной на кухне очень благоустроенной четырехкомнатной квартиры в Раменском, говорит: «Я это сделала намеренно, я же понимаю, что шансы получить эти деньги ничтожны, да и не нужны они нам: незаработанные деньги счастья не принесут. Но на мою историю обратили внимание».

Историю Юля даже спустя год и четыре месяца будет рассказывать, периодически срываясь на слезы и растирая ладонями противозудный гель. У нее на нервной почве теперь при волнении начинают страшно чесаться пальцы. Это самое «легкое» последствие ее вторых родов.

Роддом Юлия выбирала сама — ближайший к дому. О ведении второй беременности и родах договорилась с заместителем главного врача Светланой Марченко. Цена вопроса — 90 тысяч рублей. Половину суммы она отдала сразу. За несколько недель до родов узнала, что роддом закрывается на очередную дезинфекцию и родить здесь в положенный срок не получится. Стала искать другой вариант. Но Светлана Марченко уверила ее, что ребенок по результатам УЗИ на 36-й неделе беременности уже вполне зрелый и можно рожать. Роды стимулировали, но, даже несмотря на эпидуральную анестезию, Юля чувствовала нестерпимую боль. Провели кесарево сечение. После родов ей три дня не несли ребенка, утверждая, что «колют витамины».

День перед выпиской стал для Юли шоком: «Марченко сказала мне: «Ты очень плохо рожала. Считай, что мы тебе и твоей дочери спасли жизнь. У тебя во время родов порвалась матка, и мы ее удалили. И еще тебе не стоит говорить об этом мужу, а то он будет считать тебя неполноценной. А матка — это всего лишь мешок для вынашивания, не переживай. У тебя уже есть двое детей».

Юля отдала оставшиеся 45 тысяч доктору. Получила выписку, из которой следовало, что проведено кесарево в обычном объеме. Об удалении матки — ни слова. Еще неделю она провела с девочкой в Люберецком перинатальном центре. Потом у нее загноился шов, а на тринадцатые сутки непроизвольно стала подтекать моча. В урологическом отделении 50-й московской больницы поставили диагноз: «пузырно-влагалищный свищ», который образовался из-за того, что во время операции мочевой пузырь пришили к влагалищу. Несколько месяцев в памперсах, потом операция, еще месяцы — на восстановление.

Эти месяцы Юлия вспоминает с ужасом. «Я не могла выходить из дому, было ощущение, что от меня разит мочой, хотя я несколько раз в день мылась щеткой так, что стирала кожу. Мне 25 лет, а я в памперсах. Мне казалось, что этот свищ врачам не удастся благополучно удалить…»

Только через месяц они получили на руки копию карты ведения беременности и узнали много интересного. Оказалось, что Юлия за всю свою благополучную беременность дважды лежала в стационаре с угрозой выкидыша, что анализы были ужасными и что ей даже ставили капельницы в то время, когда она с мужем была на отдыхе за границей, что подтверждает штамп в паспорте. Фактически ее карта была переписана, и из нее следовало, что беременность проходила с осложнениями, которые, как предполагалось, и привели к тому, что ткани матки настолько были разрушены к родам, что врачи вынуждены были ее удалить, чтобы спасти ей жизнь.

Ни слов извинения, ни возврата денег Юлия от доктора Марченко не дождалась. Я спросила ее: «А был ли шанс не доводить дело до суда?» Юля ответила: «Я понимаю, что всё бывает и никто не застрахован от ошибки. Но Марченко стала врать, подтасовывать факты. Если бы она передо мной извинилась, рассказала, что случилось со мной на самом деле, а не стала рекомендовать всё скрыть от мужа, чтобы он меня не бросил, всё было бы по-другому… Понимаете, я хочу теперь добиться, чтобы она больше не работала врачом. Она ведь просто не захотела терять деньги: если бы я ушла в другой роддом, вторую часть гонорара она бы не получила. Это был ее единственный мотив».

Через полгода Юлия отправила в страховую компанию РОСНО запрос о проведении медицинской экспертизы. Экспертизу делали 10 (!) месяцев. Юлии в частном разговоре дали понять, что все дело в том, что эксперты не хотели связываться с этим делом.Как только видят документы и понимают, что придется подтвердить вину своих коллег, так сразу возвращают документы и отказываются от проведения экспертизы. В итоге заключение все же было сделано: «Оказана помощь ненадлежащего качества вследствие нарушений технологии лечебного процесса на этапах сбора информации, постановки диагноза и лечения. Установлена причинно-следственная связь врачебных ошибок с риском прогрессирования имеющегося у пациента заболевания, развития нового патологического процесса…» Эту страницу заключения Юлии удастся тайком сфотографировать на айпад, когда она попросит в суде документы для предварительного ознакомления.

Кстати, в Росно Юле сказали: «А знаете, у нас еще одна девушка, рожавшая в Раменском роддоме, запросила экспертизу для суда».

 

История Лены

К Елене Федченковой я поехала на следующий день.

Меня встретили Лена, ее муж Юра и девятимесячный Ярослав. Сели на кухне. Юра взял на руки Ярослава и сказал: «Он только прикосновения чувствует и слышит. Это всё. Врачи сказали нам, что он не сможет ходить, разговаривать и вообще что-либо чувствовать. Он не видит и не узнает нас. И это не изменится никогда».

Юра, пока Елена будет рассказывать, одной рукой будет прижимать к себе Ярослава, другой — гладить жену по плечу.

«Мы очень хотели ребенка. Готовились к беременности, мы вообще ведем здоровый образ жизни. Во время беременности проблем не было, анализы все в норме. Схватки начались рано утром 6 января, это была 42-я неделя беременности. «Скорая» отвезла меня в Раменское. Здесь меня приняла завотделением Галина Калинкина, осмотрела, сказала, что шейка матки не раскрыта. Мне сделали обезболивающее и отправили в палату. Схватки продолжались, но это почему-то никого не волновало, кроме меня. Мне регулярно кололи ношпу, и всё. Ни в первый, ни во второй, ни в третий день мне не сделали ни УЗИ, ни исследование аппаратом КТГ (мониторинг состояния плода. — Н. Ч.). Я чувствовала, что что-то идет не так, без конца тормошила медсестер и пыталась добиться внимания Калинкиной. От меня отмахивались. На четвертый день я перестала чувствовать шевеление ребенка и сказала об этом врачу. Тут же сделали УЗИ и отправили срочно на кесарево. Мальчика достали, он не дышал, стали делать непрямой массаж сердца. У него было сильнейшее кислородное голодание, отек мозга, он, по сути, умирал во мне все эти дни…»

Доктор Калинкина тоже не стала обременять себя извинениями. «Я твою жену и ребенка спасала, сделала всё, что могла. А ребенку навредили ее инфекции» — вот всё, что она сочла нужным сказать Юре на следующий день после родов.

В реанимации Люберецкого перинатального центра мальчику поставили диагноз: «аспирационная пневмония, постинтубационный отек гортани и трахеобронхит, тяжелое гипоксическое поражение центральной нервной системы 3-й степени…»

«После выписки мы начали метаться по врачам, объездили всех невропатологов, делали МРТ головного мозга, лежали дважды в неврологическом отделении. Очень хотелось, чтобы кто-нибудь подарил надежду. Но все специалисты утверждают, что он безнадежен. Нам врачи рекомендовали отдать его в специализированный дом ребенка, где лежат глубокие инвалиды, но за ним ведь как дома ухаживать там не будут. И он что, дальше будет мучиться?!.»

25 сентября Федченковы получили справку об инвалидности сына. Датой очередного освидетельствования значится сентябрь 2030 года, что, по сути, означает, что никаких шансов преодолеть эту инвалидность у ребенка нет. А есть пенсия — 7 с чем-то тысяч рублей. Представили перспективы?

Ярослав Федченков имел несчастье попроситься на этот свет 6 января, аккурат в Рождество Христово. Наверное, не стоит напоминать, в каком тихом ужасе традиционно пребывают граждане, случись им попасть в больницу в праздничные даты.

На вопрос: «Зачем вы все же решили судиться с роддомом?» —  Лена ответит так же, как и Юля: «Я не хочу, чтобы другие матери в эту ситуацию попали. Этих врачей надо отстранить от профессии, а роддом вообще закрыть».

Прощаясь, Юра Федченков сказал: «Лене после кесарева теперь можно будет рожать только через два года. Мы на роды в Израиле будем копить…»

 

Реакция

В декабре 2011 года Юля подала заявление в Раменскую прокуратуру, через месяц —  заявление в РОСНО для проведения медэкспертизы. Вскоре пришел отказ в возбуждении уголовного дела. Юлия отправила жалобу городскому прокурору Томболову. 2 марта 2012 года она получила решение об ее удовлетворении, что означало повторное возбуждение дела.

Еще она написала в Минздравсоцразвития. Ведомство отчиталось, сообщив, что министерство здравоохранения Московской области провело служебную проверку и выявило недостатки оказания медпомощи. Врачи получили дисциплинарное взыскание. Вероятно, предполагалось, что вынесение выговора врачам удовлетворит Юлю. Она написала в Генпрокуратуру, потому что расследование по уголовному делу не двигалось уже полгода, хотя все медицинские документы были переданы и в Кузьминский районный суд с заявлением о возбуждении гражданского иска и требованием возместить ей 6 миллионов.

В одночасье Юля стала ньюсмейкером, и только ленивый не напишет о беспрецедентной сумме требуемой компенсации. За скобками сенсационного сюжета останутся иные подробности. Например, такие, что, по слухам, указание притормаживать дело в Раменскую прокуратуру поступит сверху, что результаты экспертизы в Росно ей не выдадут, ссылаясь на то, что ее не подписал главный врач в Раменском роддоме, кстати, муж доктора Марченко. На подписание по закону требуется пять дней, но и спустя месяц на просьбу просто получить текст экспертизы, без «шапок и подписей», чтобы подготовиться к суду, она услышит откровенный ответ сотрудницы: «Да я дала бы его вам, но начальство не велело».

Я позвоню в Росно, в отдел, занимающийся здравоохранением Подмосковья, с вопросом, могу ли я узнать статистику запросов на проведение медэкспертиз от раменских рожениц за последние годы. Получу ответ: «На эти вопросы мы не отвечаем — врачебная тайна».

Юлия на одном из форумов молодых мам (www.tvoybaby.ru) расскажет свою историю, которая вызовет шквал откликов. Пострадавшие в Раменском роддоме напишут ей в "личку" и оставят свои контакты (истории и телефоны женщин есть в редакции).

Вот выдержка из одной истории:

«Это было в 2006 году. У меня началось кровотечение, и ближайшим оказался именно Раменский роддом. Пока везли в операционную, сказали, чтобы я не истерила, т.к. сама могу сдохнуть. Привезли, разрезали, и тут же подходит педиатр — женщина с короткой стрижкой, в возрасте и в очках и говорит: «У тебя есть деньги? Нужно 500 долларов, чтобы ребенку вызвать реанимацию, иначе они не выезжают». Прошло трое суток, а реанимации нет. Муж поднял все связи, и в этот же день приехали сразу две реанимации. Они посмотрели малыша и сказали, что он слабенький, нетранспортабельный. Муж подумал, что дело в деньгах (раз уж педиатр о них говорила), и попросил: «Заберите ребенка, у нас есть деньги», а те: «Вы что? Эти услуги абсолютно бесплатные». Вечером у меня подошло молоко и было очень больно, я не знала, что с ним делать. Пошла в сестринскую, открываю, а они там бухают и ржут. Я говорю: «Что мне делать — у меня молоко подошло?», а они: «Снимай штаны и бегай». Честно, ненавижу этих сук за всё это. Я слышала, что я хамка, мразь, что рожаю бесплатно и должна помалкивать.

Мой ребенок умер 4 апреля…

Дома я написала жалобу о вымогательстве и о пьянстве в департамент. Проверку провели, но отписались, что не доказано ничего. Еще пришел ответ, что сама я якобы виновата: кровотечение вызвано хламидией и чуть ли не сифилисом. Но у меня есть копии всех моих анализов, до сих пор лежат. В женской консультации я запросила мою карту, но увидела новые для меня результаты анализов.

Я почти 7 лет живу с мыслью, что они безнаказанные».

Любопытной была и встреча Юлии с главным акушером-гинекологом области на программе ТВЦ «Про жизнь» — Александром Гридчиком. Уже после эфира, за кулисами, медицинский чиновник спросил, читала ли Юлия Библию? И если читала, должна хорошо понимать, что «судиться с собственным врачом — это грех».

За два дня до назначенного на 1 ноября суда по гражданскому иску в Кузьминском суде Юле позвонил неизвестный и передал, чтобы она «лучше присматривала за детьми».

Еще через день позвонил следователь и сказал, что уголовное дело по ее жалобе все же возбуждено Раменской прокуратурой по статье 294: «Халатность, повлекшая тяжкий вред здоровью». 1 ноября Юля отозвала гражданский иск на время следствия по уголовному делу.

В эти же дни Елена Федченкова получила наконец медицинскую карту из Раменского роддома.

Лена почти плакала в трубку: «В карту вписали выдуманные результаты обследований. Написали, что у меня крайне узкий таз и что вообще они все эти четыре дня от меня практически не отходили». Лена пошла в Кузьминский суд, где должен рассматриваться и ее иск. И на вопрос, будет ли судья Жеганова проверять, не сфальсифицированы ли документы, получила ответ: «Нет».

 

Тенденция

Раменский роддом, как это ни ужасно для российской действительности, — вариант нормы. В нем — сосредоточение всех традиций родовспоможения советской эпохи. Кто рожал в те времена — поймет, о чем я.

А традиции исключают напрочь не профессионализм врачей (я уверена, что у доктора Марченко и доктора Калинкиной на счету тысячи благополучно родивших женщин и, более того, десятки спасенных жизней), а привычку точно следовать алгоритму оказания помощи. Предельно точно, без поправки на профессиональную интуицию, «авось», гонорар или его отсутствие, убежденность в том, что женщины и младенцы чрезвычайно живучи; и твердую уверенность в том, что, ежели чего, «свои» прикроют. Корпоративная медицинская солидарность, когда речь заходит о врачебных ошибках — вот самая страшная традиция отечественного здравоохранения. И делается это вполне приличными докторами, когда вляпавшиеся в историю коллеги просят их прикрыть, — не от отсутствия совести, а потому что «у каждого врача есть свое кладбище». Эта формулировка, которую не однажды приходилось слышать от знакомых докторов, — индульгенция для фальсификаций. Прочнее круговой поруки, чем у врачей, — не бывает.

Юлия Каданцева в своем отчаянном стремлении добиться справедливости — исключение, потому что большинство пострадавших женщин в аналогичных ситуациях просто не находят в себе сил дальше биться с системой. Большинство стараются как можно скорее забыть всё как страшный сон: всё равно уже ничего нельзя исправить. А скольким не повезло в родах, узнать практически нельзя. Реальная статистика младенческой и материнской смертности и осложнений в родах не доступна. Тем более невозможно узнать ее по конкретному роддому — вот и полнится интернет самодеятельными рейтингами роддомов, которые составляют на форумах рожавшие женщины.

Читают ли эти форумы медицинские чиновники? Зачем, если рычагов для системного изменения ситуации у них нет. А эффективного законодательного механизма защиты прав пациентов в России не существует.

Еще в 2009 году президент Лиги защиты прав пациентов Александр Саверский и Росздравнадзор издали медико-юридический справочник «Как безопасно родить в России». Для него собирались данные, чтобы составить национальный рейтинг роддомов по качеству медобслуживания. В результате из 3,5 тысячи роддомов в справочной базе представлены данные всего на 2,5 тысячи. Многие роддома проигнорировали запрос Росздравнадзора. Московские роддома не дали о себе вообще никаких сведений.

Несколько лет назад правоохранителям удалось предотвратить заказное убийство столичного доктора-гинеколога. Заказчиком стал Игорь Брежо — муж женщины, потерявшей в трудных родах ребенка. Он считал, что виноват в этом доктор, который, невзирая на внушительный гонорар, не приехал в больницу, когда ситуация стала критической. А после не извинился, не посочувствовал —  вообще ничего не сказал убитой горем семье. Судебную тяжбу с клиникой семья проиграла: экспертная комиссия, в составе которой было 9 профессоров, признала действия врачей правильными. А дальше эту историю ждал беспрецедентный для российской судебной практики финал: на основании вердикта присяжных Мосгорсуд оправдал Игоря Брежо, несмотря на доказанность его вины. Этот вердикт на самом деле — точнейший показатель степени противостояния «врачи — пациенты». Страшный диагноз, если вдуматься.

 

Председателю правительства Российской Федерации Медведеву Д.А.

Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Публикация в нашей газете за один месяц трех резонансных материалов о том, как в российских больницах и роддомах из-за халатности врачей погибают или становятся инвалидами дети и их мамы, даже для нашего издания нонсенс. Эти сюжеты мы специально не искали, и все же уверены, что их концентрация на газетных полосах за столь короткое время (см. № 115 от 10.10.12,«Вырождение»; № 123 от29.10.12,«Системное поражение») — не случайность. Случайность лишь то, что эти трагические истории дошли до журналистов.

Нам не удалось, но, может быть, получится у Вас достать достоверные данные статистики детской и материнской смертности в России. Еще познавательнее, на наш взгляд, для главы правительства будет узнать, какой процент из этой гибельной статистики надо списать на халатность врачей.

Не хотелось бы устрашающих прогнозов, но страна близка к тому, что родители, потерявшие детей по врачебной халатности, вступят в открытое противостояние с врачами. Горе ослепляет, когда вся система контроля в здравоохранении любыми способами пытается прикрыть свою ошибку, добивая цинизмом несчастных родителей. Кто выиграет на этих баррикадах?

Отсутствие внятной законодательной системы, регулирующей ответственность врача перед пациентом, каждого взрослого и каждого ребенка делает заложником здравоохранения. Когда в России становится буквально страшно рожать детей — это означает лишь то, что стране эти дети не нужны.

 

---

 

источник :  www.novayagazeta.ru

вернуться в раздел новостей