Плиева: Если исследование было профинансировано фармкомпанией, эту информацию необходимо раскрывать. Такое требование содержится в нашем кодексе. Это очень внимательно отслеживается самими фармацевтическими компаниями, которые контролируют деятельность друг друга. 

Скоробогатых: И ко всему прочему врач должен быть способен анализировать то, что он читает. На Западе этому учат. Дело в том, что просто прочесть выводы, резюме — этого мало. Важно понять статистику, какие методы были использованы. В зависимости от этого можно найти какие-то ограничения применения результатов такого исследования. На самом деле научных статей, в которых смещены акценты в сторону одного препарата, много и на Западе, и у нас. Каждый раз нужно разбираться.

Саверский: Проблема в том, что система здравоохранения, построенная на негосударственных деньгах, финансируется заинтересованными лицами. И из-за этого практически нет информации, которую предоставляют не по заказу. В итоге врач на 95% вынужден ориентироваться именно на нее.

Скоробогатых: Хочу с этим поспорить. У нас, конечно, имеются национальные особенности. А вот в западных странах врачи ориентируются на протоколы, официально рекомендованные схемы лечения пациентов — не на маркетинговые нюансы и то, что сейчас актуально на фармрынке.

В США, чтобы FDA (Food and Drug Administration) зарегистрировала препарат, он проходит довольно серьезные исследования. Да и исходные данные чаще всего открыты, любой может их посмотреть и самостоятельно проанализировать. Важно еще понимать, что не фармкомпании назначают лечение, это делает врач. От этого надо отталкиваться. Доктор — ключевое звено, на которое пытаются повлиять фармкомпании. Не без этого, да. Но, как мне кажется, ничего крамольного в этом нет. Все пытаются донести информацию о своем продукте, с определенных позиций. Но врач ведь не машина, которой что сказали, то и выписывает. Он руководствуется комплексом данных, анализирует. Я считаю, что нет никаких проблем в том, что фармпредставители приходят к врачам, о чем-то информируют. Другое дело, когда врач получает вознаграждение за прописывание определенного препарата. Когда он имеет прямую выгоду от объема продаж.

На Западе врачи получают больше, они дорожат своей репутацией. У нас репутация несколько девальвирована, поэтому доктор как в государственной, так и в частной клинике ищет возможности увеличить свой доход. Нормальная практика, когда даже в частных центрах врач получает процент от назначенных исследований, то есть речь не только о препаратах. Вот пациент приходит к врачу, а тот видит, что у больного диагноз, который, с точки зрения клинической целесообразности, не требует проведения каких-то исследований на имеющихся аппаратах. Но, с другой стороны, врач понимает: если он это исследование назначит, то получит определенный процент. Мне кажется, такая проблема даже больше, чем выписывание конкретных препаратов.

Саверский: А какую проблему мы хотим решить с помощью общения врачей и фармкомпаний? Донесение до врача информации. Но для этого есть масса других способов, кроме работы медицинских представителей. Проблема в том, что государство опять ведет себя лицемерно. Вместо того чтобы решить эту проблему, оно в 1990-е ушло из поля информирования и оставило все фармкомпаниям. Они эту нишу и заняли. Государство теперь выгоняет медпредставителей, а само информированием не занимается.

Саркисян: А как должен проходить этот процесс информирования?

Скоробогатых: Я могу рассказать, как это происходит в США. В Филадельфии, где я стажировался, практически два раза в неделю проходят собрания по утрам (очень рано — в 6.30–7.00), где читают лекции, посвященные какой-то одной теме. Допустим, инсульту. И достаточно известный человек из этого госпиталя или университета докладывает о современном состоянии проблемы. Докладывает беспристрастно, насколько это возможно. Очень важный момент: западные врачи дорожат своей репутацией. Любой врач там получает основную информацию из научных статей. В первую очередь пользуясь базой PubMed Национального института здоровья США. Туда попадают статьи из подавляющего большинства рецензируемых журналов со всего мира. Там, конечно, тоже встречаются ангажированные статьи, которые нужно уметь отличать.

Саверский: Но у нас-то этому не учат. 

Скоробогатых: У нас, если доктор хочет научиться, он научится. Я до сих пор не понимаю, как врач может работать и не знать английского. Он не может оперировать только знаниями, которые получил в институте или из переведенного западного руководства. Ведь большинство репринтов западных монографий выходят на русском языке в лучшем случае с двух-трехлетней задержкой.

Плиева: Кстати о повышении профессионального уровня медицинских работников. Если у врача в силу занятости нет возможности посвятить несколько часов в неделю чтению статей и представители фармацевтических компаний, имеющие медицинское образование, преподнесут ему ту же информацию в концентрированной и доступной форме, разве это плохо?

Саверский: Мне кажется, вы говорите не всю правду. Если бы все было так, как вы говорите, я бы с вами согласился. Но вообще я не спорю о том, что нужна наука, что врач должен знать о новых препаратах, что лекарства необходимо проверять на безопасность и эффективность, что требуются клинические испытания. Тем не менее когда вы говорите, что общаться можно и в более широком поле, мне, с точки зрения пациента, так не кажется. У меня возникает вопрос: а откуда я знаю, чем в таком случае руководствовался врач при принятии решений?

Скоробогатых: Знаете, есть еще другая проблема. И она не в том, что у врача есть возможность выбора дорогостоящих препаратов зарубежных производителей. Иногда сверху спускают распоряжение о том, что можно выписывать только те препараты, которые есть в наличии в больнице или аптеке. Вот это влияет на принятие решения врачом в гораздо большей степени, чем активность фармкомпаний. То есть доля влияния фармкомпаний на врача гораздо меньше, чем системы, в которую он помещен. 

Саверский: И тем не менее у пациента не должно быть даже мысли о возможном влиянии конкретной компании на принятие решения.

Скоробогатых: Это невозможно, как мне кажется, ни в какой стране. 

Плиева: Что, например, криминального в том, что человек как специалист в своей сфере выступает по приглашению компании на конференции?

Саверский: Но если он при этом входит в состав комииссии, которая принимает решения о составе перечня жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов (ЖНВЛП)?

Скоробогатых: Но тот же самый человек вполне может получать определенные деньги за лекции не от одной фармкомпании, а сразу от нескольких. И это, безусловно, должно везде указываться.