В ноябре 2023 года Ирина, находясь на восьмом месяце беременности, почувствовала острую боль внизу живота. В тот же момент она вызвала скорую, открыла двери в дом и подготовила сумку с вещами для нее и ребенка. Вот только все обернулось как нельзя хуже — Ирину практически шесть часов возили из больницы в больницу, а врачи никак не могли определить, что с ней. Когда Ирине все-таки оказали помощь, было уже поздно: ее матка разорвалась, а нерожденный сын задохнулся. Мы пообщались с Ириной вновь, чтобы узнать, как ее жизнь складывается сейчас.

Ирина принимает нашего корреспондента у себя дома, в Краснокамске. В одном из уголков на втором этаже здесь спрятаны от лишнего взгляда детские вещи, которые заранее купили для будущего сына. Выкинуть их или отдать не поднимается рука. В первое время Ирине казалось, что там, наверху, где лежат коляска, одеяльца, ванночка, кто-то ходит.

С Евгением у женщины второй брак, от первого есть дочь. Для всей семьи случившееся — большая трагедия. Сын был по-настоящему долгожданным, Ирина не могла забеременеть почти восемь лет. Они даже придумали имя, которым хотели назвать мальчика — Артем.

Ирина сразу рассказывает, что после публикации предыдущей статьи мало что изменилось: да, уголовное дело возбуждено — по статье о тяжком вреде здоровью в отношении женщины, но результатов никаких нет. Как и нет результатов независимой судебно-медицинской экспертизы, которую, как оказалось, однажды даже потеряли.

— Я общалась с дознавательницей, — вспоминает Ирина. — Она мне объяснила, что дело возбуждено только по мне, потому что факта рождения моего сына не было и он — просто плод. Я говорю: «стоп, раз вы ребенка человеком не признаете, мне ничего не надо, я не хочу продолжать дальше, тратить нервы, деньги».

Дознаватель сказала не торопиться с решением, потому что следствию еще предстоит выяснить все обстоятельства и определить виновных, так как дело возбуждено против неустановленных лиц. Все, что могут делать Ирина и ее муж Евгений сейчас — это ждать.

После выписки Ирина оставила заявление в краснокамской полиции, его приняли, но после этого повисла тишина. Узнала контакты оперативника и стала связываться с ним. Он сказал ждать вызова от следователя, тянулась экспертиза. Ирина писала Бастрыкину. В прокуратуре ей в итоге сказали, что проверка завершена и нарушения в действиях врачей и фельдшеров все-таки найдены. Ирина могла выходить в суд, и за удаление матки ей должны были присудить моральную компенсацию — полтора миллиона. Но она отказалась.

— Мне полтора миллиона даже не хватит на суррогатное материнство, — объясняет женщина. — И так я, как дура, езжу в прокуратуру. Помощник прокурора смотрит мне в глаза, я плачу, а он задает мне вопрос: «вы хотите, чтобы Перинатальный центр закрыли?». А мне уже плевать. Мне уже не побывать ни в перинаталке, ни в роддоме. Я хочу, чтобы такого не повторялось, чтобы ни одна женщина не пострадала от этих извергов.

Позже, когда Ирина вместе с семьей была в отпуске на море, ей позвонили из уголовного розыска — ее дело потеряли. В панике женщина стала выяснять, что происходит у следователей, в прокуратуре, в полиции. И везде в ответ она получала лишь обещания перезвонить и ноль какой-либо информации. Спустя какое-то время дело внезапно снова оказалось у уголовного розыска.

Через несколько дней с Ириной связался мужчина из уголовного розыска и сказал, что в краснокамской полиции что-то напутали и экспертизу приостановили. На тот момент прошло уже полгода с момента потери ребенка.

Следователи запросили экспертизу по новой — на этот раз ее проводят независимые эксперты в Самаре. Их заинтересовало, почему женщину не подключили к аппарату КТГ (прибор, который позволяет отслеживать состояние матери и ребенка во время беременности — Прим. ред.) и почему в отчетах пермские врачи не описали, что у Ирины из живота откачали 1700 миллилитров крови.

— Если бы фельдшер скорой настояла, чтобы меня хотя бы оставили в перинаталке, то всего этого ужаса можно было избежать, — рассуждает Ирина. — Но она первым делом сказала свои домыслы о том, что у меня аппендицит. Да и я сама в какой-то момент подумала, что аппендицит.

С этим фельдшером Ирина пересеклась спустя время — она заболела и вызвала скорую. Приехала та же бригада. Женщина не узнала их, известила, что недавно перенесла операцию. И услышала в ответ «да мы знаем». В тот момент, говорит Ирина, она почувствовала очень сильную злость.

— Я говорю: «А какого хера вы меня возили туда-сюда? Кто вам дал право мне диагноз ставить? Вы даже не врачи!», — негодует Ирина. — А они мне говорят, что не ставили аппендицит, а сразу угрозу прерывания [беременности].

По словам женщины, на ее вопрос о том, зачем ее возили из города в город, фельдшеры лишь ответили, что они не виноваты — у них такой маршрут.

Ирина вспоминает, что гинеколог из Самары в разговоре с ней поделилась: когда врачи узнали ее историю, они плакали. Ирина тоже периодически срывается на плач, пока разговаривает с нашим корреспондентом — ее переполняют горечь, боль и обида. Она спрашивает в воздух, за что фельдшеры и врачи так к ней отнеслись. Ведь она не ругалась и не грубила, выполняла все указания врачей, а до этого не пропускала ни один прием у гинеколога.

Пермская краевая больница при выписке указала, что матка Ирины разорвалась на 20 сантиметров — при первых родах дочь доставали с помощью кесарева, и оставшийся шов просто не выдержал роста сына, уже на восьмом месяце мальчик был достаточно крупным.

— Я не пойду в суд за компенсацией за матку, — дрожащим голосом повторяет Ирина. —  Я буду ждать, когда ребенка признают ребенком. И потом уже, когда признают, что ребенок умер по вине врачей, я пойду в суд. И за ребенка буду просить ребенка. Чтобы мне вернули его с помощью суррогатного материнства. Я и Женя очень его ждем.

Через какое-то время после случившегося, по словам Ирины, ей стала звонить заведующая Краснокамской гинекологии и звать на прием. Женщина же приняла решение, что никогда больше туда не придет. Трижды заведующая приезжала к дому Ирины, множество раз звонила по телефону и в какой-то момент даже предложила провести осмотр на дому. Ирина тогда лишь удивилась и возмутилась — как это возможно? Тем не менее адвокат уговорил женщину сходить на прием. Там врач принесла Ирине свои извинения, как показалось нашей собеседнице, не очень искренние.

— Я сказала ей, что много лет страдала от бесплодия, что очень ждала сына, — качает головой Ирина. — А она такая: «это трагедия, ужасная трагедия. У меня само было три кесарева». Да мне плевать, сколько у нее было кесаревых, у нее есть дети, а моего ребенка нет.

У гинеколога Ирина спрашивала, могли ли краснокамские врачи оказать ей помощь. На что заведующая ответила, что могли: позвать акушера-гинеколога, анестезиолога, выделить операционную. На замечание о том, что после предыдущих родов остался плохой шов, а тогда Ирину тоже кесарили в Краснокамске, заведующая стала уверять, что шов был хороший.

Сейчас Ирина мечется и не понимает, кому верить — по выписке из Краевой шов плохой и матка порвалась на 20 сантиметров, а заведующая говорит, что такого не могло быть.

— Она меня еще спрашивает: «Ирина, может ты картошку копала?», — кажется, что женщина все еще не может поверить своим ушам. —  У меня живот заболел 15 ноября. Я лишь спросили, в своем ли она уме? Какая картошка?

Женщина часто думает о том, как мучился ее нерожденный сын все те часы, что его маму возили по больницам. И в каких муках он умирал.

— Он медленно умирал. С двенадцати до шести, весь день он мучился. Смерть такая тяжелая у него была, — плачет Ирина. — Насколько мне было больно, а он пинал по матке. по этому шву… Это так страшно, я даже не представляю.

Дочка Ирины была рада узнать, что у нее будет братик. Не могла его дождаться, помогала Евгению собирать кроватку. После всего девочка часто интересовалась, что случилось с ее братом — она знала, что его не стало, но почему, понять не могла. И однажды спросила у Ирины, когда та снова будет беременна. Женщине пришлось ответить, что уже никогда, а на вопрос дочери, почему, просто сказать — так бывает.

С Евгением в первые дни был его брат. Он работает в МЧС и в то время отпросился с работы, чтобы, как говорит Ирина, Евгений не принял никаких опрометчивых решений, не пошел самостоятельно разбираться с врачами.

Евгений навещал Ирину, пока она лежала в больнице после операции. Женщина вспоминает, что однажды между ними произошел такой диалог:

— Женя, ребенка нет. И матки у меня нет. Что мне дома делать? Я не хочу домой.

— Но мы же тебя ждем.

— Женя, нам надо расстаться. Я не хочу портить тебе жизнь.

— Не будем мы расставаться.

Общение с патологоанатомом и похороны Евгений взял на себя — Ирина не застала погребения, она все еще лежала в больнице. Мужчина убрал все детские вещи с глаз, чтобы не делать еще хуже.

В больнице же Ирина теряла волю к жизни. Она вспоминает, что врачи смотрели на нее, как на сумасшедшую, потому что женщина просто не хотела и не могла ничего делать. В какой-то момент к Ирине подошла врач со словами о том, что если она не будет двигаться, то вся жидкость из трубок, которые прикрепили к Ирине, уйдет в ее легкие и она умрет. Главной мотивацией к выздоровлению для Ирины стало осознание того, что у нее осталась дочь, которая нуждается в своей маме.

— Самое обидно, что сын был абсолютно здоровый, — говорит Ирина. — Сейчас я жалею, что сказала Жене не открывать его. Надо было открыть, посмотреть. В морге нам сказали, что он был полностью сформирован, он человек: ручки, ножки, нос.

Сейчас Ирина и Евгений продолжают ждать результатов расследования и экспертизы. И все же надеются получить еще один шанс завести ребенка, пусть даже через сурмаму.