С боем Екатерина смогла добиться госпитализации, и ее мама 6 июля попала в приемный покой больницы № 13 на Автозаводе. Дежурные осмотрели пациентку, обнаружили в правом колене гной и положили в палату гнойной хирургии.

Екатерина быстро сбегала домой за вещами и одеждой, но по возвращении не обнаружила маму в палате. Оказалось, Ирину увезли в реанимацию из-за подскочившего сахара, но туда дочь не пустили. Врачи говорили, что пациентку перевели на сильнодействующие обезболивающие, начали делать гемодиализ, а через два дня пенсионерку подключили к ИВЛ — она перестала сама дышать. Дальше был медикаментозный сон.

— В первый раз меня туда пустили буквально на 5 минут, она была в нормальном состоянии. Но на следующий день меня наругали и не пустили, сказали: «У вашей мамы сепсис». Я была там каждый день, старалась приходить и утром, и вечером, чтобы посмотреть, в каком она состоянии.

Для человека с большим весом, а Ирина весила около 110 килограммов, очень важно переворачиваться и лежать на противопролежневом матрасе. Дочь пыталась пробиться к маме вместе с братом, чтобы вместе ее пошевелить и не допустить образования пролежней.

Из-за болей в колене Ирине Корневой назначили УЗИ, и сосудистый хирург обнаружил тромбоз. Назначили кроворазжижающие уколы, компрессионные бинты и ходьбу.

Дальше было две недели улучшений. Казалось, что совсем скоро нижегородка оправится и вернется домой к детям и внукам. Понемногу женщина стала ходить. Вместе с сыном они прогуливались до туалета. Но снова начался откат — пролежни (даже которые иссекали) не проходили, постоянно скакало давление, высокая температура не давала покоя.

— Она снова стала плохо садиться. Я ее подмывала и заметила женские кровотечения. Никто мне не мог сказать, что это значит. Еще, когда снимали чулки, видели, что кровоподтеки на голенях увеличиваются. Доктор с нами не разговаривал по этому поводу. Я ходила к начмеду больницы, и мне сказали, что доктор пожаловался на нас — якобы не может найти общий язык с родственниками Корневой. О чём он должен был с нами найти общий язык — вопрос для меня. То есть от него требовалось только, чтобы пришел, сказал, что происходит и что делается в этом случае, — вспоминает дочь пенсионерки.

Спустя месяц в больнице состояние нижегородки резко ухудшилось. Снова нарушилась речь, она начала отказываться от еды, вернулась рвота, отсутствовала моча, увеличился отек на бедре и появились новые отеки на животе и груди.

— Я через медсестру пыталась дозваться врача. Сказала, что не уйду, пока доктор не найдет для меня времени. Он нашел время на следующий день, я снова его прождала где-то три часа. Сказала: «Вы понимаете, что состояние ухудшается, надо что-то делать, вы же врачи. Позовите терапевта, позовите невролога, посмотрите. Гинеколог нужен, почему у нее выделения идут».

— То есть она просто там валялась. Лежит. Долеживает. Но в тот же день пришли гинеколог и невролог, и какие-то два врача тоже посмотрели ее и сказали: «Всё нормально, всё хорошо». Но через день ей стало плохо, — с трудом рассказывает Екатерина.

Так Ирина вновь попала в реанимацию, где снова проводили гемодиализ. Но там она пролежала всего сутки и снова переехала в палату терапевтического отделения. Дети настаивали, чтобы сотрудники реанимации (куда родственников пускают редко) следили за компрессионным бельем, которое периодически скатывается, поскольку из-за этого образовывались новые пролежни.

— В один из дней, когда мы к ней пришли вместе со врачами, очень удивились. Конечно, она лежала на противопролежневом матрасе, была чистенькая, всё умыто, но когда я подняла с ног одеяло… У мамы одна нога была забинтована до середины колена, вторая — до середины бедра. Я увидела черный палец, черную пятку, пятна, полоски от этих чулок. Не знаю, сколько дней не поступала кровь, даже боюсь сказать… Я врачам говорю: «Это что такое?» Они мне: «Это пролежни». Я спрашивала, может быть купить что-нибудь еще дополнительно. Знаю, есть круги для пяток. И когда мы с Сережей приходили, она просила повернуть ее немножечко. Уже уставала, видимо, затекала спина. А врач постоянно говорил: «Не надо. Не трогайте ее».

Усугубляли ситуацию и старые пролежни, из которых буквально сочилась жидкость.

— Из пролежней, которые иссекли, сочилась какая-то жидкость. Ее было очень много. Я ходила к заведующей и говорила: «Я не понимаю, почему там очень сильно течет». То есть у нее вся пеленка мокрая. Они пришли вдвоем с заместителем, открыли, и она мне говорит: «Ну, давайте, отклеивайте». Я говорю: «В смысле, мне отклеивать? Я не буду». Они позвали перевязочную медсестру, которая бы ей обработала. Там продолжался процесс гниения, уже прямо до мяса всё дошло. Жуткая была картина.

Спустя несколько недель Ирина снова попала в реанимацию. Детей пускали только через день и лишь на пять минут. Но врачи периодически старались успокоить словами из разряда «шанс есть». В один из дней лечащий терапевт сказала Екатерине при случайной встрече в коридоре: «Ваша мать умирает. И всё, что они тут делают, ей не поможет». Несмотря на это, Ирину Корневу вновь перевели в терапевтическое отделение.

— Ее постоянно тошнило чем-то зеленым. Мы тоже вызывали терапевта, обращали на это внимание, — едва слышным голосом повторяет Екатерина. — И при очередном осмотре на бедре левой ноги была обнаружена шишка с куриное яйцо, не было чувствительности левой стопы. Вызвала терапевта и еще одного доктора, которая при осмотре назначила срочно УЗИ. В течение двадцати минут ее увезли при помощи брата в кабинет.

Сергей повез мать на процедуру на кровати, но в один кабинет было невозможно попасть — дверь была слишком узкая. Пришлось катить кушетку со страдающей женщиной в другое место, где уже ждали два узиста.

— Перед УЗИ врачам надо было снять бинты с ног мамы, но мне дали ножницы и сказали: «Снимай бинты сам». Я начал это делать и, когда брал за ногу, видно было — что-то сочилось, похожее на гной. Думаю, поэтому они не стали это сами делать, — рассказывает Сергей, вытирая с лица слезы. — Когда всё убрал, стало видно, что нога ссохлась, а еще там пятна, гнойные выделения и неестественный запах.

По воспоминаниям сына, во время процедуры одна из врачей узнала Ирину и вспомнила, что ранее они находили эту же аневризму. Но сейчас она была уже затвердевшая и большего размера.

— В кабинете УЗИ срочно позвали врача, показали результаты. Это всё стали обсуждать при мне и маме. Мы слышали, что они обсуждают гангрену. Сосудистый хирург сказал: «Нога — всё, надо ампутировать». Естественно, мама начала плакать.

Когда Екатерина пришла в палату, мама и брат плакали. Казалось, воздух стал настолько тяжелым, что было невозможно дышать. Дальше начались одни из самых страшных дней — нужно было принять решение, ампутировать ногу или нет. По словам детей Ирины Корневой, врачи действовали из побуждений сохранить пациентке жизнь, поэтому рекомендовали отнять конечность. Сама пенсионерка боялась операции и не хотела ее делать.

Детям удалось уговорить маму. Все надеялись, что операция позволит наконец улучшить состояние. Пусть и такой страшной ценой.

— Маму перевели в реанимацию, операцию назначили через два дня. В назначенный день, когда я подъехала к больнице, мне позвонила врач и сказала, что мама отказалась. Я попросила ее не увозить никуда, пока мы не поговорим с ней. Но я увидела ее уже в коридоре и запомнила страх в глазах. Помню, кричала: «Мама, всё будет хорошо».

Когда Ирину увезли в операционную, Екатерина и Сергей в полном опустошении остались сидеть около больницы в машине. Как они говорят, пять часов прошли незаметно, но было непонятно, что будет дальше, и от этого снова становилось не по себе.

После ампутации врач позвонила Екатерине и сказала, что всё прошло хорошо, но Ирину не следует выводить из сна. Нужно, чтобы она отдохнула. Однако на следующий день это пришлось сделать, хотя состояние пенсионерки было стабильно тяжелым. Один раз Екатерине и Сергею дали ее увидеть, но на вопросы мама отвечала лишь поворотами головы.

— 1 сентября я приехала в больницу, где состоялся разговор с завотделением. Он сказал, что, к сожалению, состояние ухудшилось, давление не держится, гемодиализ не могут сделать. Шансов нет, остались считанные часы. В 18:50 того же дня мне позвонили и сообщили, что моя мама умерла, — сказала в беседе с нами Екатерина.

С того тяжелого дня прошло уже больше года, но боли в сердцах Екатерины и Сергея Корневых не становится меньше. Мужчина не может сдержать слез, когда речь заходит о матери. А дочь не спасают даже антидепрессанты. Оба уверены — всё можно было исправить, если бы не халатность врачей.

В сентябре 2023-го, через несколько дней после смерти матери, брат и сестра собрали оставшиеся силы в кулак и обратились к юристу с надеждой, что получится обезопасить других пациентов от подобного отношения медиков.

— Я понимаю, что мать мне уже не вернуть. Но, по крайней мере, хотя бы к другим пожилым людям может быть будет более внимательное отношение, — сказала Екатерина, впервые за всю беседу позволив чувствам взять вверх, — по ее щеке скатилась слеза.

Юрист Антон Салеев, который помогает Корневым, уже направил не один документ в нижегородский Минздрав и правоохранительные органы.

— Вообще, борьба со здравоохранением, больницами, врачами, когда видишь, что действительно вина специалистов по документам доказана, она очень тяжела. Почему? Как правило, здравоохранение прикрывается законом о врачебной тайне. Естественно, нам очень тяжело писать какие-либо жалобы, потому что мы ответа никогда не дождемся, — отметил юрист.

По словам Салеева, региональный Минздрав всё же провел внутреннюю проверку в больнице № 13 и выдал заключение: «Действовали в соответствии с протоколами и законом „Об охране здоровья“». Однако такой ответ не устроил Екатерину и Сергея, поэтому было принято решение обратиться в Федеральную службу по надзору в сфере здравоохранения — она обнаружила десяток нарушений медиков.

— В правоохранительные органы мы тоже обратились, но либо ввиду занятости на более сложные дела, или ввиду своей невнимательности они на наше заявление вынесли постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Им в больнице сказали, что мать Екатерины и Сергея умерла своей смертью. Уже прошло больше года. Я уверен, что даже с таким важным документом (независимой экспертизой) это дело будет похоронено под бюрократическим сукном.

NN.RU также обращался в нижегородские СК и МВД, а также региональный Минздрав и саму больницу с официальными запросами с просьбой прокомментировать произошедшее и дать оценку действиям медиков, которые занимались лечением Ирины Корневой. Внятного разъяснения ни от кого не поступило: в Минздраве лишь сообщили, что не имеют права разглашать врачебную тайну.