Мальчику девять месяцев. У него акушерский паралич Дюшена-Эрба. Иными словами, он получил паралич во время неудачных родов. У него не двигается правая рука. Ему нужна серия сложных операций, цель которых фактически перепроложить в правой руке нервы. ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН рассказывает про Мишу детскому врачу-гематологу профессору АЛЕКСЕЮ МАСЧАНУ.

— Конечно, это классическое акушерское осложнение, которое происходит в родах оттого, что ущемляется нерв.

— По словам Мишиной мамы, преждевременные роды начались у нее на тридцать пятой неделе беременности после неудачного осмотра. То есть это, по ее словам, врач что-то напортачил. Или женщина зря винит врача? А я хочу спросить, как следует относиться к врачебным ошибкам? Что должен думать и делать пациент? Что должен думать и делать допустивший ошибку врач?

— Я не знаю подробностей, но не думаю, что какой-то неосторожный осмотр мог спровоцировать преждевременные роды. Как пациент, мама относится к ситуации правильно. Потому что ребенок пострадал, и, естественно, мама винит врачей. Но что там было на самом деле, без подробного изучения вопроса сказать нельзя. Дело тут в другом. Предположим даже, доктор виноват. Если даже доктор виноват, то поврежденный нерв признанием врачебной ошибки не исправишь. Устанавливать вину врача следует затем, чтобы допустивший ошибку врач заплатил за лечение, правда же? В Америке, если доктор виноват, если совершил добросовестную ошибку, то у него есть страховка от добросовестной ошибки и его страховка покроет дальнейшее лечение пациента. Во Франции за ошибки своих врачей платит клиника, и клиника страхуется на случай врачебных ошибок. У нас страхования от врачебной ошибки не существует. По суду можно приговорить врача или больницу, но практически этого почти никогда не происходит. Второй вопрос такой: почему вообще на операцию мальчику нужны деньги? Это ведь операция в России. Мальчик ведь гражданин России. Тогда что? Операция не предусмотрена квотой? То-то же — квоты. Людей, которые придумали квоты, я бы повесил на суку и на фонаре…

— Неплохо звучит в устах врача-гуманиста...

— …на суку и на фонаре, так и напиши. Потому что квоты — это фашизм. Это механизм ограничения доступа пациентов к медицинской помощи. Квоты превратили медицину в коммерцию. Я это ненавижу.

— Некоторое время мальчик провел в реанимации. Потом ему диагностировали паралич Дюшена-Эрба, сказали, что правая ручка так и будет висеть и что нельзя с этим ничего поделать. Мама сама нашла в интернете, какие процедуры применяются для детей с параличом Дюшена-Эрба, сама платила за массаж, гимнастику и физиотерапию. Что это? Самолечение?

— Это новый вариант самолечения, да. Интернет — это великий информационный революционер. Мама выбрала очень правильный алгоритм. Если сказали, что помочь нельзя, надо залезть в интернет и искать людей, которые могут помочь, искать врачей в России, в Германии, в Израиле или где угодно. Проблема в том, что в интернете на один полезный источник информации приходится десять вредных или вымогающих деньги. Во-первых, в интернете могут появляться советы, которые не имеют ни малейшего отношения к тому, как надо лечить. Во-вторых, может появляться тонкая медицинская информация, которую сами родители не могут применить. Люди должны получать из интернета информацию, но никогда не лечиться сами, руководствуясь интернетом. Паралич Дюшена-Эрба — это еще простой случай. А представь себе, что будет, если люди станут лечиться по интернету от лейкоза.

— Мама повезла Мишу в Москву — в Институт педиатрии. Там сказали, что консервативное лечение надо продолжать и что радикальных методов лечения этого паралича не существует. Мишина мама сама нашла в интернете Ярославскую клинику, где мальчика взялись оперировать. По-моему, как-то иначе должно быть устроено информирование пациентов о том, где, как и какую помощь они могут получить. Как, скажи мне, должно быть устроено информирование пациентов?

— Информирование должно быть устроено. Врач должен предоставить пациенту всю информацию, если он ее знает. Проблема в том, что сами врачи у нас плохо информированы. На Западе докторов значительно больше, и они значительно легче отправляют пациентов на консультации к коллегам. У нас же принята своего рода профессиональная гордость. Ложно понятая. Врач часто считает себя лучшим специалистом в своей области. И у нас, действительно, есть прекрасные врачи, но в большинстве своем наши врачи не ездят на международные конференции, не получают иностранных журналов и не читают ни на одном языке, кроме русского. Наладить процесс непрерывного образования врачей можно, но это очень сложно. Этим во многом у нас занимались фармацевтические компании. Но их активность не понравилась Антимонопольной службе. Антимонопольная служба усмотрела в сотрудничестве врачей и фармкомпаний элементы коррупции. И не нашла ничего лучше, как просто это сотрудничество запретить. В новом законе о здравоохранении тому, чего нельзя делать фармкомпаниям, посвящена целая глава. Теперь непрерывным образованием врачей всерьез не занимается никто.

— Семья, как ты догадываешься, у мальчика небогатая. Папа — водитель. Мама не работает. А мальчику Мише, по крайней мере до года, отказали в оформлении инвалидности. Как такое может быть?

— Очень просто. В нашей стране может быть все что угодно. Неизлечимые больные каждый год подтверждают у нас свою инвалидность. Это бюрократическая система, а не человеческая. И раньше-то о людях думали мало, а сейчас вовсе думать перестали. Как этот мальчик не получил инвалидность по каким-то формальным крючкотворским признакам, я очень хорошо себе представляю. Просто о мальчике никто не думал, думали об экономии бюджета.