Лига защитников пациентов
oбщероссийская общественная организация
Новости
«Нельзя прикасаться к человеку без его согласия»
«Каждый год в России, не дождавшись операции по пересадке почки, умирает 300 тысяч человек. Умирают они очень тяжело... Об этих людях не принято говорить, об их правах на жизнь не принято вспоминать. Все пекутся о праве унести органы в могилу, где они тупо сгниют». Такой комментарий оставила под статьей «МедНовостей» читательница с ником «санитарка хосписа». В самой статье рассказывалось о новом законопроекте, который предлагает россиянам при жизни заявлять о согласии или отказе на посмертное изъятие органов для трансплантации.
Регистр несогласий
По официальной статистике, в России за 2014 год было проведено всего 1,4 тыс. трансплантаций разных органов. В США за это же время только почек пересадили 16 тысяч. В этой стране, где уже более 40 лет действует система испрошенного согласия, около 65% граждан являются добровольными донорами органов. По данным российских социологов, среди россиян согласных на посмертное донорство не более 5%. Поэтому, если в нашей стране и появится предлагаемый в законопроекте регистр волеизъявлений, то это наверняка будет регистр несогласий, говорят эксперты.
По мнению председателя Межрегиональной общественной организации нефрологических пациентов «НЕФРО-ЛИГА» Людмилы Кондрашовой, принцип испрошенного согласия окончательно добьет трансплантологию в России, которой, фактически, и так нет из-за дефицита органов. По ее мнению, следует официально фиксировать отказы на изъятие органов, а если таких отказов нет, то это должно считаться согласием по умолчанию. «Надо понимать наш менталитет, — объясняет Кондрашова. — Даже если человек не возражает против посмертного донорства, вряд ли он соберется и поедет куда-то ради того, чтобы официально об этом заявить. А вот ради того, чтобы зафиксировать свое несогласие, при той степени недоверия, который есть к нашей медицине вообще, и к трансплантологии в частности, человек может выйти из дома». По словам Кондрашовой, переломить общественное сознание вряд ли удастся, но пытаться все равно надо. «Дремучесть в этом вопросе просто чудовищная, — говорит она. — Мне очень часто приходится слышать совершенно жуткие байки от, казалось бы, образованных интеллектуальных людей».
Глобальное недоверие
Впрочем, вряд ли россияне в 13 раз дремучей или бессердечней американцев. Все дело в подозрительности и взаимном недоверии, говорят эксперты. Как признался на посвященном органному донорству Круглом столе в конце прошлого года завкафедрой нейро- и патопсихологии МГУ имени М.В. Ломоносова, президент Московского психоаналитического общества Александр Тхостов, он является добровольным донором в США, но «не факт, что сделал бы такой же документ в России». «Добровольное донорство не развивается в России не потому, что у нас неграмотное население, — заявил он. — В России существует глобальное недоверие между населением и всеми ветвями власти. И к медицине это имеет прямое отношение. Мы постоянно опасаемся, что нас обманут. И единственный путь для нахождения консенсуса — максимальная открытость».
Практически все трансплантологические скандалы в нашей стране развиваются по одному сценарию: родственники погибших пациентов узнают о факте изъятия органов постфактум и считают, что медики не боролись за жизнь их близких, заранее определив их в доноры в силу молодого возраста и отсутствия болезней. Действительно, медики не обсуждают с гражданами вопросы возможного изъятия органов у их умирающих родственников и имеют на это право по закону. А предметом разбирательства в судах становится морально-этическая сторона такого поведения.
Так, на прошедшем в апреле суде по иску родителей учившейся в Москве девушки из Екатеринбурга представитель реанимации Пироговской больницы признался, что на второй или третий день после поступления студентки в реанимацию медики сообщили трансплантологам о том, что она — потенциальный донор. Родители всю неделю после трагического ДТП постоянно находились в больнице, а врачи, общаясь с ними и уже зная о перспективе изъятия органов у их дочери, ничего им не сказали. И теперь переубедить родителей, что врачи намеренно не боролись за жизнь девушки, невозможно.
Медики тоже боятся
По мнению главного трансплантолога Минздрава России, директора ФНЦ трансплантологии и искусственных органов им. Шумакова Сергея Готье, «нездоровый ажиотаж вокруг вопроса органного донорства затрудняет оказание помощи тем людям, которые без трансплантации просто умрут». Так, после разразившегося в декабре скандала, когда у умершей в московской ГКБ № 81 женщины без согласия ее родственников изъяли органы, в дело вмешалось столичное управление Следственного комитета. «Сегодня люди, которые работают для спасения других, получают по шапке. Скажите, неужели главному врачу больницы, который действует по инструкции, согласно действующему закону, интересно потом целый день просидеть в следственном комитете для дачи каких-то непонятных объяснений. Это такая сложная ситуация — неудобная, некрасивая. И в другой раз этот главврач скажет: «ну зачем мне это нужно», — комментировал Готье ранее эту ситуацию «МедНовостям».
Но пациентам страшнее
По словам президента Национального агентства по безопасности пациентов и независимой медицинской экспертизе Алексея Старченко, опасения россиян, что при получении тяжелой черепно-мозговой травмы помощь им будет минимальной, а ожидание получения здоровых органов максимальным, подкрепляется его личным опросом анестезиологов-реаниматологов. «На вопрос о том, как происходила процедура установления диагноза смерти мозга у пациента — родственника медработников или чиновников, всегда давался один ответ: как только становилось известно о таком родстве, процедура прекращалась, — рассказал эксперт. — Следовательно, необходимо внесение в закон отдельной статьи, гарантирующей пациенту, которого рассматривают в качестве будущего донора, отдельную систему контроля качества оказания медпомощи».
По мнению Старченко, для достижения баланса интересов доноров и реципиентов следует, прежде всего, сделать более строгой процедуру диагностики смерти мозга. Так, в Германии, потенциальному донору проводят токсикологическое обследование, чтобы удостовериться, что не были применены препараты, угнетающие центральную нервную систему. Кроме того, «доверие общества будет выше», если запретить трансплантологам участвовать в консилиуме при установлении смерти мозга пациента, предоставить страховым кампаниям право проводить экспертизу по каждому такому случаю, а также увеличить время, необходимое для поиска родственников и принятия ими осмысленного решения, считает эксперт. Последнее возможно, если сообщать родственникам правду на этапе «потенциального донора», когда идет наблюдение за пациентом перед постановкой диагноза смерти мозга (от 6 до 72 часов), а не требовать ответа в течение двух часов после прекращения реанимационных мероприятий в связи с признанием их «бесперспективными».
«Всегда будут оставаться сомнения»
Президент «Лиги пациентов» Александр Саверский настроен еще более категорично:трансплантология — это та область, в которой в любом случае необходима презумпция испрошенного согласия. «Я считаю, что это единственный цивилизованный путь, все остальное — средневековье, — говорит эксперт. — Нельзя прикасаться к человеку без его согласия, тем более, после смерти, когда он уже не может выразить свое отношение к происходящему. Если человек хочет быть захороненным целостным, это его право, которое надо уважать. Но открытость в этом вопросе, я уверен, позволит привлечь гораздо больше доноров, чем сейчас».
Кроме того, считает эксперт, усилия ученых должны быть направлены на выращивание искусственных органов, чтобы свести к минимуму их пересадку. «Всегда будут оставаться сомнения в том, все ли было сделано для спасения человека, мог бы он еще жить или нет. К сожалению, я имел опыт общения с мамой, у которой в ДТП попала восемнадцатилетняя девочка. У нее так и остался вопрос: „Кого спасали? Мою дочь или ту, которой собирались пересадить ее почку?“ Это ужасный вопрос, который убивает вообще всю трансплантологию».
