с 10:00 до 18:00 по будням

Новости

«Нужно любить людей»
31 Августа 2015 г.

Директор НИИ скорой помощи имени Н.В. Склифосовского, член-корреспондент РАМН, доктор медицинских наук Могели Хубутия — о проблемах и достижениях современной трансплантологии, реформе здравоохранения и страховой медицине

 

Могели Хубутия. Фото: Алексей Совертков / «Русская планета»

Обозреватель РП приехала на интервью с главным трансплантологом России к десяти утра. Могели Шалвович находился на работе уже четыре часа: его рабочий день начинается в шесть. Оказалось, что уникальный хирург, талантливый ученый, ответственный администратор спит всего четыре часа в сутки. Все силы трансплантолог отдает главному делу жизни — спасению людей. Делает он это с 2006 года в НИИ скорой помощи имени Н.В. Склифосовского.

«Отстаем в количестве операций»

— В чем отличие НИИ имени Склифосовского от других российских клиник?

— Институт имени Склифосовского — это прежде всего научный институт, а не просто городская больница. У нас и свои научные кадры, и врачи-клиницисты, они создают продуктивный симбиоз, позволяющий лечить пациентов на высоком профессиональном уровне. Поэтому люди стремятся к нам попасть, чтобы получить наиболее квалифицированное лечение. Еще уникальна история нашего института. В России не так много лечебных учреждений, которые сотни лет продолжают заниматься оказанием медицинской помощи. Склиф именно такой.

История института началась в 1792 году, когда граф Николай Шереметев по желанию жены Прасковьи Ковалевой-Жемчуговой построил основное здание — Странноприимный дом. Здесь принимали всех странствующих и лечили больных бесплатно. Здесь уже более 200 лет продолжают эту традицию. Есть пациенты, которым мы оказываем бесплатную помощь, есть и люди, платящие за медуслуги, таковы современные реалии.

— Вы возглавили НИИ в 2006 году. Как изменилось отделение кардиохирургии с вашим приходом?

— Раньше в институте было одно отделение — кардиохирургии. Ангиографии (рентгенографическое исследование кровеносных сосудов. — РП) не было. Вернее, она была, но только плановая. Я ее перевел на круглосуточную основу, одновременно открыл отделение по лечению пороков сердца и трансплантации сердца. Сейчас здесь проводятся операции по всем врожденным и приобретенным сердечным патологиям. Помощь стала оказываться круглосуточно. Спектр операций очень широк: сшиваем аорты, расслоения, разрывы. Раньше этого не было.

— В вашей клинике работает отделение Службы лечения боли. Расскажите, пожалуйста, с какими пациентами работают врачи, кто может обратиться за помощью в эту службу?

— К нам обращаются люди с острыми и хроническими болевыми синдромами, за исключением онкологических больных, которые должны получать обезболивание по месту наблюдения у онкологов. Чаще всего к нам обращаются с проблемамипозвоночника, невралгией, болями в суставах, головными болями. Мы устанавливаем причину боли, если есть возможность ее устранить, помогаем. У нас многопрофильное учреждение, специалисты которого могут помочь в организации обезболивания с учетом особенностей пациента, его пола, возраста, характера заболевания и наличия сопутствующих заболеваний.

— В 2013 году вы не только осуществили успешную трансплантацию кишечника, но и смогли предотвратить его отторжение. Случай был назван уникальным. Какие эксклюзивные методики и технологи в трансплантологии используете?

— Пересадку кишечника мы не первые сделали. Может, в России и мы были одними из первых, но пересадку кишечника и американцы делают, и немцы. Однако и мы не отстаем: уже три пересадки провели. Одна из них — человеку, участвовавшему в боевых действиях. У него была травма живота, удален практически весь тонкий кишечник. Единственныйспособ спасти его — пересадить кишечник. Я решил, что нужно рискнуть, ведь у молодого человека было двое детей. И у нас это получилось. Что касается методик, то они давно разработаны нашим соотечественником Владимиром Демиховым (основоположник мировой трансплантологии. — РП). В 1954 году он провел первую в мире пересадку головы собаки, поэтому ничего нового мы не изобрели. Конечно, свои ноу-хау у нас тоже есть. Например, при пересадке печени за рубежом шьют желчно-выводящие пути узловыми швами. Я делаю швы непрерывными. Это сложнее, но для больного лучше: реже случаются осложнения.

— Произошли ли какие-то изменения в связи с проводимой московскими властями реформой здравоохранения? Что изменилось с точки зрения медицинского оснащения?

— В результате реформы, а мы ее называем модернизацией, было приобретено большое количество современного оборудования. Это значительный шаг вперед для нас, и правительство в непростой экономической ситуации пошло на это. Российские хирурги всегда славились техникой операций, смекалкой, но им традиционно не хватало оборудования, которое было у американцев и немцев. Когда техника стала доступной, мы начали проводить все виды операций, которые только делают в мире. Что касается техники операций, их качества, то российская трансплантология не отстает от западной, в некоторых областях мы даже ее превосходим. Однако значительно отстаем в количестве операций. К сожалению, мы не можем обеспечить медицинской помощью всех соотечественников, нуждающихся в пересадке органов.

«Нужно менять менталитет»

— С чем это связано?

— Это проблема и государства, и менталитета населения. Люди не готовы к посмертному донорству органов. Задача СМИ и государства — повернуться к проблеме лицом, потому что тысячи и тысячи людей нуждаются в пересадке. Например, в США с 1970-х ведется широкая пропаганда посмертного донорства, там быть донором органов почетно, ведь ты можешь спасти жизни людей. У таких людей есть удостоверение, которое они всегда носят с собой. Еще один пример — Испания, где тоже ведется пропаганда посмертного донорства. Католическая церковь говорит о том, что надо жертвовать органы, ведь после смерти они не пригодятся, но кому-то спасут жизнь.

— Что вы думаете по поводу закона «О трансплантации органов и тканей человека», который планируется принять в сентябре?

— В его основу, скорее всего, ляжет концепция испрошенного согласия, подразумевающая ясно озвученное мнение человека по поводу посмертной трансплантации органов. Я против такого подхода, он окончательно убьет отечественную трансплантологию. Но нужно любить людей. Ведь даже сейчас мы можем помочь только 20% людей, ожидающих пересадку органов. 80% больных погибают, не дождавшись операции.

Защитники испрошенного согласия аргументируют свою позицию тем, что этой концепции придерживаются европейские страны. Но в Европе не везде в ходу испрошенное согласие. Есть страны, где действует презумпция согласия (если гражданин не оставил надлежащим образом оформленного заявления против посмертного донорства, то считается, что он на него согласен. — РП).

— Но люди боятся, что могут стать жертвой черных трансплантологов…

— Можно вспомнить резонансное дело врачей московской больницы № 20. Их в 2004 году обвиняли в приготовлении к убийству пациента, доставленного в реанимацию с черепно-мозговой травмой. СМИ радостно подхватили эту тему, раздули ее. Врач приходили в суд, каждый раз ожидая ареста. Точку в этом деле, а скорее издевательстве, поставил Верховный суд,полностью оправдавший обвиняемых. Независимая экспертиза установила, что врачи действовали в соответствии с протоколом.

Надо людям разъяснять, что человек, у которого изымаются органы, уже мертв. Тут ошибок быть не может. Во-первых, этот диагноз ставят люди, не имеющие отношения к трансплантологии. Это судебные эксперты и нейрофизиологи, требуется также заключение реаниматолога.

Во-вторых, диагноз смерти головного мозга ставится в соответствии с определенной процедурой. Сначала проводится осмотр тела, ставится предварительный диагноз. Затем проводится ряд тестов, подтверждающих жизнеспособность. Через шесть часов вновь проверяются все реакции, и только потом ставится диагноз смерть головного мозга. Все это время деятельность печени, почек и функция дыхания поддерживаются в теле пациента искусственно. За это время искусственной жизни тела мы теряем многих потенциальных доноров. Но мы идем на это сознательно, так как ошибки быть не должно.

В-третьих, забор донорских органов разрешено проводить только в нескольких больницах города, перечень которых опубликован. Уникальные хирурги-специалисты, которые могут сделать пересадку органов, тоже все известны, их можно пересчитать по пальцам рук.

Поверьте, слухи про черных трансплантологов — это городские легенды.

«Если у страховой медицины нет денег, то зачем она нужна?»

— Как вы оцениваете существующую систему тарификации по медико-экономическим стандартам? И вообще правильно ли, на ваш взгляд, что финансирование института идет только из Федерального фонда обязательного медицинского страхования?

— Система тарификации (она подразумевает бесплатное предоставление определенного пакета лечебно-диагностических услуг и лекарственных средств в пределах медицинских стандартов по каждому заболеванию. — РП) — самое ужасное, что есть в медицине. Система тарификации даже на одну треть не покрывает те расходы, которые несет лечебное учреждение. Если работать по утвержденным стандартам, то больные в качестве лечения получат лишь физраствор, причем для лечения всех болезней.

— Что же делать?

— Пересмотреть систему тарификации. Во-первых, надо оставить госдотации: медучреждения не должны финансироваться только из ФФОМС. Особенно если идет речь о «скоропомощных» учреждениях — таких, как наш институт, Институт детской скорой помощи, научно-исследовательские институты, где ведутся научные разработки, проводятся уникальные операции. Ничего нового изобретать не надо. Страховые компании, забирая бюджетные деньги, пытаются не выдавать деньги даже там, где обязаны. Придираются к каждой запятой в истории болезни, чтобы не дать денег. Вот где трагедия.

— Значит, все дело в организации страховой медицины?

— Страховая медицина, может, и неплохо организована, но у нее нет денег. Как они говорят, у ФФОМС катастрофически нет денег. Но если в страховой медицине нет денег, зачем она нужна? Что она страхует?

— Как же быть?

— Нужно посмотреть на опыт зарубежных стран — какой процент валового дохода государство тратит на медицину, здравоохранение. Надо сравнить с российскими реалиями (РФ тратит на медицину 3,6% ВВП. — РП) и привести в соответствие бюджетные траты на здоровье граждан. Чтобы страховая платила не столько, сколько она посчитала возможным, а столько, сколько реально ушло на лечение больного. В данном случае примером может стать Швеция (в отличие от большинства стран Европы, здравоохранение в Швеции является на 95% государственным, общие затраты на медицину составляют 8,4% ВВП. — РП).

«Россия всегда славилась талантливыми изобретателями»

— Как прокомментируете планы по импортозамещению? Могут ли предприятия на территории России обеспечить полный объем всех необходимых лекарств и медизделий?

— Это сложная задача — в сжатые сроки сделать то, что создавалось на Западе десятилетиями. Конечно, хотелось бы, чтобы наши ученые смогли создать компьютерные томографы или ангиографические установки. Ведь раньше мы такую технику закупали на Западе. В советское время пытались делать диализные аппараты (искусственная почка. — РП), пытались их сделать и в современной России, но они никуда не годились.

Но я не пессимист. Если государство поставило эту задачу, то у отечественных инженеров и ученых есть силы ее выполнить. Ведь Россия всегда славилась талантливыми изобретателями. Просто им нужно финансирование, четкие задачи и организация процесса. Считаю, что нашим ученым это под силу. И созданная техника будет не хуже, чем за рубежом, но это долгий путь. Резко прекращать закупки импортной техники считаю неправильным, потому что мы можем недосчитаться тысяч и тысяч жизней наших сограждан.

— Могели Шалвович, вы занимаетесь разработкой искусственных органов. Могут ли они заменить донорские органы?

— Да, считаю, что в будущем люди смогут создавать аппараты, заменяющие человеческие органы. Раньше хирурги считали, что единственный орган, к которому оперирующий врач никогда не должен прикасаться, — это сердце, потому что человек может умереть. Сейчас же мы оперируем его, проводим операции по трансплантации.

Да и сейчас искусственные органы уже созданы — сердце, почка, левый желудочек сердечный. Кто мог подумать, что железка (а именно из нее сделан желудочек) будет работать в сердце. Но она работает!

Ко мне приходят люди, которым я провел операцию и спас жизнь. По сути, день операции для них — второй день рождения.


Могели Шалвович показывает фотографии людей, которым он дал вторую жизнь. Пачка фотоснимков не умещается в руках. Один из пациентов — чемпион мира по бодибилдингу, которому он пересадил печень. Немецкие врачи не давали шанса молодому человеку, Хубутия рискнул, и вот теперь тренер готовит наших ребят к участию в чемпионате мира.

На другой фотографии — пациенты, которым хирург пересадил искусственное сердце. Раньше они не могли даже спать лежа, захлебывались кровью, приходилось спать сидя. Сейчас же они проходят по 8 километров в день.


Ученые из США сообщили, что выращивают искусственную печень, искусственные легкие. Но эти попытки не вышли за рамки эксперимента, результатов пока никто не видел. Однако многие лаборатории над этим работают. Занимаемсявыращиванием искусственных органов с помощью клеточных технологий и мы. Считаю, что результаты будут достигнуты уже в ближайшие 10–20 лет. И это будет доступно. Но, скорее, я бы ставил на создание трансгенных животных, у которых можно будет забирать органы и пересаживать человеку. Речь идет в большинстве случаев о свиньях: их органы сходны с человеческими по размерам и физиологии.

— Что значит трансгенные?

— Понимаете, главная проблема трансплантации — несовместимость разнородных белков. Когда человеку пересаживают орган от донора, иммунная система начинает отторгать чужеродный орган. Пациенту приходится всю оставшуюся жизнь принимать подавляющие иммунитет иммуносупрессивные препараты. Сейчас ученые пытаются решить эту проблему, выводя трансгенных свиней.

Их клетки содержат, кроме собственных, еще и не свойственные данному виду гены. В организме таких животных вырабатываются белки, предотвращающие поражение пересаженного органа иммунной системой человека. Клетки человека не распознают орган, пересаженный от такой свиньи, как чужеродный, поэтому он не отторгается.

— Вы верующий человек?

— Да, верующий.

Елена Сердечнова

 


источник :  rusplt.ru

вернуться в раздел новостей